Жена Гоголя и другие истории

— Да это у тебя в голове что-то упущено, — заключил философским тоном художник, обращаясь к первому литератору. — Смотри, как бы из-за тебя шарманщики не остались без работы.

Пора было одеваться. Обычно на эту процедуру требуется времени больше, чем на раздевание. Но гостям так не терпелось поскорее попасть домой, что, оставив сомнения и забыв о приличиях, они не стали прятаться по углам, а оделись тут же, на глазах у всех, кто как умел.

Мысли Марчелло в это время были заняты другим. Маркиз, конечно, предложит подвезти ее на машине. Они живут по соседству. Что она скажет? Вот что: «Нет, спасибо, лучше пройдусь пешком». Тогда я, единственный, у кого еще нет машины, вызовусь ее проводить...

— Джиза, тебя подвезти? — спросил маркиз.

Джиза ответила так, как хотелось Марчелло, — слово в слово:

— Нет, спасибо, я лучше пройдусь пешком.

До свиданья, до скорой встречи, спасибо за прекрасный вечер, виски — что надо, увидимся на выставке, не повезло Бэкону, в какие руки попал, обычная история — результат отчуждения, уверяю вас — он импотент, копия с Домье — можно было бы и поталантливее сделать, до свидания, до встречи. Компания разошлась в разные стороны. Фыркнули моторы, зашуршали шины. Джиза и Марчелло пошли пешком — наугад.

6

Какое-то время они шли молча. Избегали даже касаться друг друга локтями. Было зябко и сыро. В небе застыла ущербная луна. Чем дальше они углублялись в город, тем пустыннее становились улицы, названия которых ничего не говорили ни уму, ни сердцу. По всему чувствовалось — скоро рассветет. Заря, как всегда, подстерегает запоздавшие пары. Взойдет солнце и осветит их бледные от бессонницы лица. Как в зеркале, они увидят друг друга — без прикрас. Что делать тогда? Что им останется от минувшей ночи? Но у Марчелло и Джизы еще и не было ничего. Им следовало поторопиться, чтобы не бывшее обрело определенность, свой голос, объем, теплоту.

— Куда ведет эта дорога? — спросила вдруг Джиза.

— К Колизею, — ответил Марчелло рассеянно.

— Нет, — она улыбнулась. — Я не то имела в виду.

— Да?.. Не знаю... Нет, знаю. И желаю этого. Надеюсь. Жду.

— Чего?

— Что ты меня полюбишь. Навсегда.

— Не надо желать, надеяться, ждать. Достаточно просто знать. Я люблю тебя. Давно. К чему вопросы? Ты и сам это знаешь.

— Но не был уверен.

— Неважно. Скажи лучше — мы плохо начали?

— Почему плохо?

— На сцене долго не проживешь. Свет рампы ослепляет. Рано или поздно хочется закрыть глаза. Забиться в темный угол. Я не хотела этого. А может, и хотела... Сама не знаю... Но так захотел ты. Ну, и что же теперь?

Юноша не ответил.

— Рассвет. Он нам помешает, — сказала, помедлив, Джиза.

— Убежим от него. Спрячемся где-нибудь от всех этих рассветов.

— А где?

— У тебя. У меня.

— Дома? Марчелло — я о другом.

— О чем?

— О том, что гордыня — путь в никуда, мы в этом убедились. Но и смирение тоже. Понимаешь, Марчелло? В никуда.

— Не понимаю. Разве мы встали на путь смирения? Думаешь, это так просто?

— Хорошо, пусть не смирения. Все равно — кругом столько зла, грязи. Больно это осознавать.

— Как же этого избежать?

— Не знаю. Надо постараться.

— И как жить тогда?

— По воле случая.

— Так не бывает! Дай Бог, если бы так было...

Джиза промолчала. Они шли молча. Над Целием обозначилась тонкая, словно лезвие, полоска света. Она угрожающе быстро росла.

— Мой Бог, как кратко царство темноты! — процитировал Марчелло песню-альбу трубадуров. — Я вижу, свет зари с востока хлынул, уж близок день, час предрассветный минул — как в зеркало, гляжусь в твои черты... Мои глаза с твоими так дружны: моими я тебя в душе рисую... — Он осекся, боясь показаться высокопарным.

Они прошли еще несколько шагов.

— Ты и в самом деле застрелилась бы?

— Конечно, — ответила она удивленно.

— Зачем?

— Должна была. Люблю тебя, а в душе все равно пусто. Что мне было делать со своей любовью?

Тишина. Пауза. Заря роковым несводимым пятном блестела на небе.

— Как же ты был глуп! Невероятно, беспредельно глуп. Все это было для тебя — не для других.

— Что — это?

— Это, — взмахнула она ладонью, указывая на свое тело. — Нет у меня никаких бородавок. И родимых пятен тоже нет. Теперь убедился?

— Глуп — что верно, то верно.

— В конце концов ты ведь тоже разделся. А боялся этого больше всего на свете. Давай попробуем вместе понять — за что мы так наказаны? За то, что полюбили друг друга? В чем наша вина? Не хватило ума понять или мы — жертвы обмана? Игра случая. Значит, стремление к совершенству ни при чем? Значит, да здравствует случай или мы все-таки имеем право на какой-то выбор?

— Это право едва нас не погубило.

Молчание. Еще одна пауза.

— Упущено время. Упущена игра. Он прав, этот дурак, — сказала девушка глухим голосом. — Весь ужас в том, что никто не договаривает до конца. Время упущено... Но как? Зачем? У кого? В каком измерении? В музыке? В поэзии? В игре? Или вся жизнь — пространство, в котором упущено время? Упущена игра, упущено все, кроме...

— Все, кроме счастливого случая? Счастье — это когда игра упущена! Не расстраивайся. Нам на роду написано ждать этого случая. Так учат книги.