В новом, 1643 году из Шрусбери в Оксфорд был переведен Монетный Двор, и его разместили в Нью Инн, где ранее собирались пуританские ученые, а теперь они его покинули. Перевод Монетного Двора не обрадовал деканов колледжей, потому что все серебро и золото, которое удалось утаить от лорда Сайе при условии, что из этих средств не станут помогать королю в борьбе против парламента, у них по воле короля отобрали и начали чеканку монет. Оксфордские монеты были очень красивыми, на них было написано на латыни: «Да восстанет Бог, и обратит его врагов в бегство!» Но в колледжах очень волновались: у них забрали все старинные блюда, чаши и кувшины. Президент колледжа святого Джона, не желая отдавать пожертвованные колледжу старинные золотые и серебряные вещи, передал королю восемьсот фунтов, что было равно их стоимости, и надеялся таким образом спасти славные реликвии. Его величество с благодарностью принял деньги и тут же забрал старинные вещи, превратив их в шиллинги. Всем дворянам графства было также предложено присылать свои драгоценности и было обещано, что им все возместят после победы. Моему отцу пришлось отдать три фунта драгоценных металлов. Сюда вошли чаша и блюдо, подаренное мне на крестины крестной Моултон, но ему удалось сохранить девять или десять фунтов более ценных вещей, которые он упрятал во дворе в грядке с розовыми гвоздиками. С помощью подобных поборов королю удалось собрать примерно три тысячи фунтов серебра и золота. Но два золотых дел мастера, одним из которых был эсквайр Бушелл, жаловались, что многие позолоченные чаши и подносы, поступившие из знатных семейств, под позолотой оказались из простого металла и из них можно было чеканить только мелкую разменную монету.
В ту зиму у нас было расквартировано много солдат, и они должны были оказаться на галерах, а затем прямиком отправиться в ад. Эти люди постоянно пьяные, грубые, нахальные, скандальные и, вообще, пропащие создания, наносили немалый вред имению воровством, выпускали пастись своих лошадей на наши луга. Они развращали наших арендаторов своей ленью и нахальством. Они превратили наш прекрасный дом в грязную пивнушку, постоянно там курили и сплевывали прямо на пол. Если они оказывались у бочки хорошего эля, то она начинала дрожать. Королевский офицер реквизировал трех наших лучших жеребцов, заплатив отцу двенадцать фунтов за всех, хотя они стоили, как минимум, в два раза больше. Он также забрал у нас лучших тягловых лошадей и новую повозку и заплатил по шесть фунтов за каждую, на повозке перевезли большую медную пушку. У нас забрали в армию троих мужчин и семь сыновей наших арендаторов. По королевскому приказу должны были призывать только здоровых рекрутов и предпочтение отдавалось холостым мужчинам. Кроме того, согласно указу, должны были пощадить владельцев земли. В армию также предпочитали забирать мастеровых, а не земледельцев; но отец не обращал внимания на все ограничения и пытался избавиться от лентяев и пьяниц, не учитывая состояние их здоровья или умение. В те дни постоянно крали лошадей, и мы были вынуждены запирать на замок передние ноги животных. Но даже это не всегда помогало. Солдаты в бою каждый день сталкивались со смертью, поэтому никто не ценил человеческую жизнь. Как-то у нас во дворе двое солдат поссорились из-за подковы; они отошли подальше от дома и начали избивать друг друга карабинами, и один из них выстрелил противнику в грудь, и тот умер на месте. Второй солдат был ранен в ногу, рана загноилась, и через некоторое время он тоже умер.
В феврале прибыла парламентская делегация, и мы начали надеяться на лучшее. Ее возглавлял граф Пемброук, декан университета, который надеялся прийти к соглашению с королем и предложить сокращение оружия.
Король хорошо принял комиссию и отослал ее с письменным ответом. Но принц Руперт за несколько дней до этого захватил Циренчестер, который упорно оборонялся, и король был вынужден согласиться с большинством советников не отступать ни на миллиметр, и война продолжалась. Над договором продолжали работать с февраля по апрель, в сражениях наступило затишье. И мой муж воспользовался этим, направив к нам посланца. Он не смог найти мужчину, который бы согласился выполнить его поручение, и поэтому ему пришлось присылать Джейн Ейтс.
Мартовским утром она подошла к задней двери и попросила позволения поговорить с отцом. Но ей не повезло, потому что ей открыла Транко, оставившая ее ждать снаружи и побежавшая за мной в кладовку.
— Мисс, — воскликнула она, — к нам пришла эта лживая с вонючим дыханием Джейн Ейтс, она желает поговорить с вашим отцом. Можно я ее вытолкаю в свинарник, потому что, клянусь, она была зачата в аду?!
— Нет, Транко, благородные люди так себя не ведут. Но не зови отца, потому что он занят счетами; может, с ней пожелает от его имени поговорить матушка.