Жена и дети майора милиции

Не заметил, как оказался в парке, сел на скамейку и затих. И вдруг вспомнил, что знает того седовласого, с бульдожьим лицом, которого встретил час назад возле лифта. Один из адвокатов на процессе по делу отца. Защищал чернявого бандита с маленькой, как луковичка, головой и таким же мелким личиком. Адвокат этот хотел вызвать жалость суда к своему подзащитному: «Представьте себе мальчика семи лет, который ходит по улицам и ждет, что кто-то из мужчин обратит на него внимание, погладит по голове, возьмет за руку и поведет в другую жизнь. Там, в этой новой жизни, мужчина будет отцом, мальчик сыном, а какая-то красивая добрая женщина — матерью. Но ожидания были напрасными. Мужчины проходили мимо, а его хватала за руку пьяная мать, тащила домой и орала на всю улицу, что убьет, потому что он не ребенок, а гад ползучий. Во втором классе он ушел из дома и четыре дня жил на чердаке соседнего четырехэтажного дома. На огромном пыльном, темном чердаке. Восьмилетний мальчик. А есть приходил в школу. Отбирал завтраки у своих одноклассников…» Голова-луковичка, слушая о себе все это, вдруг заплакал. А судья сказал адвокату: «Все-таки, пожалуйста, ближе к делу». Дело, верней, два эпизода, в которых «луковичка» участвовал, были таковы, что лучше не вспоминать. Адвокат говорил: «В эпизоде с таксистом…», «в эпизоде с охранницей…». Таксиста «луковичка» огрел с заднего сиденья булыжником по голове, а охраннице, пожилой женщине, приставил к горлу нож и держал так, пока у нее с ремня срезали кобуру с оружием. Почему они ее срезали, а не сняли вместе с ремнем, на это ни один бандит ответить ни на следствии, ни на суде не смог. Они твердо знали лишь одно: нужны машина и оружие. А когда таким что-нибудь нужно, тут уж без вопросов. Нужно, и все.

Василий сидел на процессе и не мог не то чтобы поверить, а почувствовать, ощутить, что вот эти бледные, ничтожные парни погубили его отца. От парней словно исходил безжизненный дух тюремной камеры, они были пришиблены происходящим, на вопросы отвечали без интонаций в голосе, покорно, но неохотно. Василий не разглядывал их. Слушал, задумывался, и ему вдруг начинало казаться, что весь этот процесс затеяли для того, чтобы разобраться во всем, установить, как все в точности было, и после этого выпустить отца. Откуда? Он этого не знал. Но отца выпустят, он вернется и скажет: никогда, никто не должен вспоминать этой истории. Потом голоса в зале заседаний возвращали Василия к действительности. Он понимал, что отца нет и никогда среди живых больше не будет. Василий переводил взгляд на убийцу, узколицего, понурого парня в очках, слышал голос его отца: «Был хорошим ребенком, до четвертого класса отличником» — и не мог объяснить себе, почему ни к отцу этому, ни к его сыну нет в душе подлинной ненависти. Может быть, потому что очкарик не собирался убивать? Он просто стрелял и попал в незнакомого человека?

2

Однажды весной, в начале марта, Муза пришла из школы с перекошенным лицом: кошмар и конец света! В вестибюле школы повесили огромный почтовый ящик, мальчики должны туда бросать поздравительные открытки к Восьмому марта. А потом эти открытки раздадут адресатам.

«Нормальная затея, — сказал Сашка, — что тебя смущает?»

Муза объяснила отцу: чует ее сердце, что никто из школьных мальчишек ее не поздравит; придут с открытками в класс, будут выкрикивать фамилии, вручать поздравления, и все узнают, что Калачеву никто не поздравил, никому она не нравится. Беда!

Сашку это задело:

«Ну откуда ты можешь знать, что никто тебя не поздравит? Хочешь, я тебя поздравлю? Напишу открытку, и приду в этот ваш вестибюль, и опущу в ящик открытку, или ты ее тихонько опустишь, чтобы мне туда не таскаться. Кстати, и Василий может открыточку тебе написать. Тоже в этот ящик бросим».

Муза отказалась:

«Ну при чем тут ты и Василий? Мальчики должны поздравлять».

«Обязательно из вашего класса?» — спросил Сашка.

«Необязательно. Но не братья».

Вот тогда Сашка и втянул Василия в эту авантюру. Они оба сидели допоздна, строчили, кривляя почерк, открытки. Поскольку Муза из малодушия отказалась их опускать в почтовый ящик, то открытки вручили Василию. Он и побывал утром до уроков в школьном вестибюле. Двенадцать открыток. От Паши, Яши, Саши, от Альберта, Руслана, Магомета и так далее. Сочиняли — веселились… Муза вернулась из школы расстроенная, несмотря на то что кроме фальшивых получила шесть настоящих открыток. Оказывается, почтальоном был какой-то клоп из четвертого класса, и он не только называл фамилию, кому открытка, но и зачитывал имя, от кого она пришла. Когда пошел поток поздравлений Музе Калачевой, сначала все насторожились: как много! Потом стали смеяться: «Что за Магомет?» «А Евсей из какого класса?» Решили, что кто-то подшутил над Калачевой. О том, что это ее родной папочка-милиционер такое удумал, никому не пришло в голову. Сашка был убит. Сказал Василию:

«Мы с тобой, товарищ, перемудрили».

Муза переживала.

«Очень стыдно, — говорила она, — никто ничего не знает, и все равно стыдно».