Жена и дети майора милиции

— У женщин все страшней, — тут же отозвалась, как на условный сигнал, Марлей, — валите, валите все на женщин, они закалены, они все вынесут. — Марлей готова была вскочить на своего любимого конька «мужчины — женщины», но Анюта ее придержала.

— Так вот, в нашем кругу никогда не было пьяниц, — сказала Анюта и поглядела на Марлей учительским, обещающим неприятность взглядом, — а в определенном возрасте все мы вообще стали завзятыми трезвенниками. И все-таки была бы какая-то неполноценность в наших сегодняшних бокалах с соком, если бы не Указ о всенародном походе против пьянства.

— Так надо выпить за это совпадение! — крикнул Барклай. — Пора утолить жажду! Я тоже хочу высказаться, у меня тоже есть кое-какие жизненные наблюдения.

Но Анюта еще не закончила свою речь, и Барклаю пришлось умолкнуть.

— Вот тут Килька бросила мне упрек, что я не была на прошлой встрече, — сказала Анюта. — Могу, если это кого-нибудь интересует, ответить, почему я не была.

— Не будем оправдываться, — крикнул Герман, — просто у Кильки хорошая память. Память, закаленная школьной зубрежкой!

Но, как на всяком наспех подготовленном собрании, тут же обнаружилось противоположное мнение:

— Пусть Анюта ответит на вопрос, где была в прошлом августе, не затыкайте ей рот! Герман, ты вечно узурпируешь власть.

— Какую власть?! — возмутился Герман. — Просто никто из вас, гражданочки, не служил в армии, понятие дисциплины не зацепило вашу жизнь.

— Пусть он убавит звук. Марлей, Гала, вы там рядом с ним, уймите его.

— Он два месяца после университета был на военных сборах, с тех пор считает себя военной косточкой, поборником воинской дисциплины, — язвительно высказалась его жена Марлей.

Анюта, как и ранее, в школьные годы, переждала, когда они сами умолкнут, и продолжила свою речь.

— Я не была, потому что меня не было в городе, — сказала она. — Он умер в прошлом году в августе.

— Кто? — ляпнул кто-то, не дав себе труда догадаться.

— Он умер, и я поехала на похороны в город Минск. Мне прислали телеграмму. Гала поехала со мной.

Может быть, Анюта забыла, что они совсем не в курсе «его», ведь она им никогда не рассказывала об отце Галы. А может, она придумала сама себе когда-то такое условие: расскажу о  н е м, когда  е г о  уже не будет на свете. Может быть, она боялась: класс был довольно смирный, но мог под предводительством той же Кильки осложнить  е м у  жизнь. Особенно в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году, когда Анюта потеряла две тысячи четыреста рублей, все профсоюзные учительские взносы за летние месяцы. Для полного счастья уже большая тогда Гала заболела скарлатиной. И Анюта рухнула. В прямом смысле. Соседка пришла в школу и заявила, что учительница Анна Сергеевна не может подняться, отнялись ноги. Вот тогда в учительской вспомнили их класс: «Это был такой класс, второго похожего уже никогда не будет! Загадка, конечно, что из всех учителей они выбрали ничем не примечательную Анну Сергеевну. Дочку ей, можно сказать, вынянчили и вообще, куда сами, туда и ее с ребенком тянули». Разыскивать легендарный класс не пришлось. Наденька Смирнова сама в тот день забежала к Анюте и увидела, в какой та беде. Тогда они развернулись: врачи, лекарства, письмо в газету…

— Анюта, он был в вашей жизни тайной, — сказала Дорогомилова-Квас, — и нам эта тайна неизвестна.

— Да, он был моей тайной, — подтвердила Анюта.

— Мама, оставь этот сюжет в покое, мы ведь договорились, — заныла Гала.

Класс привык к такому ее нытью. Гала с детства вила из матери веревки.

— Но я должна объяснить… — просительно глядя на дочь, сказала Анюта.

Гала отрезала:

— Никому ты ничего не должна.

Вынянчили змееныша. Таким была заморышем, а уже и тогда мордовала мать, а на класс жаловалась, доносила. Кильку однажды укусила за руку. Укусила — слабо сказано, прокусила руку до кости. В восьмой класс перешло тогда это сокровище. Анюта по бесплатной путевке укатила на теплоходе по Волге, а Галу оставила на Кильку с Германом. От Германа тогда только-только ушла Лиля, а то, что Килька когда-то была его женой, Герман в расчет не брал, у них никогда не прерывалась образцово-показательная дружба.

Короче говоря, приходят они с билетами в кино за Галой и видят: на столе бутылка молдавского вина, черная, ноль семьдесят пять, а вокруг — Гала с одноклассницами, нога за ногу, дымящие сигареты, лица разрисованы. Герман потом уверял, что он к этим «пионэркам» пальцем не притронулся, они, мол, сами летели с десятого этажа по лестнице, мимо лифтов и мусоропроводов. А вот Килька не отказалась от расправы. И Гала ей тогда вцепилась зубами в руку между кистью и локтем. «Повисла, как собака в цирке. Шрам на всю жизнь». Килька потом утверждала, что Гала за свое желание поскорей стать взрослой и попасть в ряды женщин распутного поведения вскоре поплатилась — заболела самой детской болезнью, скарлатиной. На самом же деле это ей было наказание за рану на Килькиной руке. Потому что только ошибки на земле прощаются, а преступления наказываются все до одного. Эту формулу вывела сама Гала, когда стала адвокатом.