Жена или жертва?..

— Номи позаботится о нем, дорогая. Мой любимый братец был не слишком любезен с нами. Но тетушка проследит, чтобы он не гнал машину слишком быстро, и это будет очень разумно, поскольку приближается снежная буря. Первые снежинки уже падают. Как я люблю зиму! Жарким летом мне не хватает воздуха, а когда становится холодно, я могу дышать полной грудью и жить. Я всегда с радостью жду первой снежной бури. Надеюсь, скоро она начнется. Снег будет идти несколько дней подряд и наметет сугробы высотой с этот дом!..

Я посмотрела на побелевшее небо и увидела все признаки начинающегося снегопада.

— Что же все-таки произошло? — снова настойчиво поинтересовалась я. — Чем ты так расстроила Гленна?

Она повернулась ко мне спиной и начала подниматься по лестнице.

— А тебе не приходило в голову, что это он мог меня обидеть? — бросила она через плечо и скрылась в своей комнате.

Я стояла, с недоумением глядя ей вслед. Из гостиной Номи вышла Джезебел. Она услышала голос Гленды, и вся шерсть на ее тигровой шкурке встала дыбом. Кошка тихо подошла ко мне, постукивая коготками о паркет, и мне показалось, что у нее встревоженный вид: пушистый хвост возбужденно торчал кверху, а желтые глаза светились безумием.

Я вошла в гостиную и закрыла за собой дверь. Не считая миссис Диксон, готовившей на кухне обед, я осталась с Глендой и Джезебел, и обе они казались немного сумасшедшими. При мысли о том, что в восемь вечера домоправительница уйдет, мне стало не по себе.

8

Миссис Диксон подала нам обед раньше, чем обычно, потом стремительно загрузила тарелки в моечную машину и отправилась домой. Все говорило о том, что погода портится, и она заявила, что не желает вести машину во время снежной бури.

Мы с Глендой уселись перед камином с чашками кофе. Во время обеда я пыталась поддерживать с ней беседу, но постоянно ощущала на себе пристальный взгляд темных, загадочных глаз, который говорил о том, что она что-то задумала. Моя тревога росла.

Мы сидели в гостиной, прислушиваясь к завыванию пурги, и я представляла себе, как торчащие уши этого дома тоже напряженно ловят звуки разбушевавшейся стихии. Стекла дребезжали от сильных порывов ветра, а снег, словно песок в пустыне, издавал громкое шуршание. Дом, казалось, время от времени содрогался, как от ударов.

Гленда надела к обеду длинное шелковое платье с желтыми подсолнухами на белом фоне. Я не поднималась наверх, чтобы переодеться, потому что не хотела оставаться там наедине с ней, поэтому на мне по-прежнему был свитер и слаксы. Мне казалось бессмысленным соблюдать все светские условности по отношению к этой женщине, которая сделала все, чтобы лишить Гленна уверенности в своих силах. Я напряженно ждала его возвращения, хотя в глубине души сознавала, что надеяться на это не стоит.

— Ты недавно задала мне вопрос, — сказала Гленда, задумчиво глядя на меня. — Тебя интересовало, что так расстроило Гленна. Ты все еще хочешь знать ответ?

Я допила свой кофе и поставила чашку на низкий столик.

— Полагаю, это ты его расстроила. Но каким образом?

— Что ж, я с удовольствием расскажу тебе об этом. — Гленда уютно устроилась в уголке кушетки, как будто нам предстояла задушевная дружеская беседа. — Думаю, тебе будет полезно выслушать меня, раз уж ты вышла за него замуж. Ни Гленн, ни я не являемся полностью самостоятельными, отдельными людьми. Мы — одно существо. Я всегда знала это и принимала как данность. Но Гленн в какой-то момент перестал это признавать. У него появилась курьезная идея о том, что я, как вампир, высасываю его талант, чтобы подпитывать свой собственный, и именно это является причиной его творческих неудач. Он попытался разорвать связывающие нас нити и стать независимым от меня. Самостоятельным. Поэтому и женился на тебе. А алебастровая головка там, наверху, в мансарде, должна была послужить подтверждением его правоты.

— Но из того, что сказал твой отец, я поняла, что это очень хорошая работа.

— О, разумеется! Я с этим не спорю. Но пока я не открыла Гленну глаза, он не понимал, что по-прежнему создает мой портрет, только на этот раз из прозрачного белого алебастра, а не из черного мрамора. Прелестное юное личико принадлежит тебе, Дина, но под ним кроется моя сущность. От тебя в этой скульптуре осталось лишь нечто поверхностное, внешнее. А душа камня, то, что придает ему совершенство и делает настоящим произведением искусства, принадлежит мне — Гленде Чандлер, его сестре-близнецу.

Моим первым порывом было закричать, что это абсурд. Но что, если это и в самом деле было так? Ведь сегодня днем, разглядывая алебастровую головку, я тоже почувствовала, что в ней от меня почти ничего нет.

Я поднялась со своего стула и подошла к окну, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть сквозь пелену пляшущих снежинок, но увидела только собственное лицо и комнату позади меня, отражавшиеся в темном оконном стекле.

— Как скоро сюда сможет добраться снегоочиститель? — спросила я, не оборачиваясь.