Опустив взгляд, девочка быстро просеменила к выходу, прошмыгнула среди юбок «зрительниц», которые, стоило мне приблизиться, синхронно расступились. Даже Данна подвинулась и, кажется, провожала меня взглядом до самой лестницы. А скорее, не одна она. Я буквально физически ощущала, как спина зудит от множества глаз.
* * *
К машине шли молча. Не знаю, о чём думала Эдвина, но лично я лихорадочно выбирала тактику поведения. Предпочла бы ещё сто раз рявкнуть на сварливого директора и поставить на место мадам «болонку», нежели воспитывать подростка. Подростка со взрывоопасным характером, привыкшего, что ему всё дозволено.
Оказавшись в паромобиле, пожелала себе удачи и решила начать:
— Эдвина...
Тут же осеклась, заметив, как по щекам девочки катятся слёзы, а попытки заглушить их, не воспроизводить ни звука, ни к чему не приводят. Пара секунд молчания, моего и «племянницы», и она не выдержала: зарыдала. Спрятав лицо в ладонях, затряслась от судорожных всхлипов.
Ну и что теперь делать?
Я обменялась взглядом с Александром, одними губами попросила ехать и неуверенно коснулась спины ребёнка:
— Эдвина, давай поговорим.
Если слёзы были наигранными, чтобы избежать наказания, то Эдвина — лучшая актриса всех времён, миров и народов. Увы, плакала она по-настоящему, навзрыд, а Вильма, устроившись рядом, сочувствующе вздыхала:
— Бедная девочка... И поговорить не с кем. Ты умирала, а этот твой Делагарди... Сухарь он, а не дракон!
— Эдвина, почему ты мне не рассказывала? — мягко спросила я и погладила девочку по плечу. Раз, другой, чувствуя, как её пробирает дрожь.
— А разве тебе до этого есть дело?!
Опять двадцать пять. И долго мне ещё отдуваться за ошибки Раннвей?
Мысленно припомнив тихоню и эгоистку незлым тихим словом, в свою очередь поинтересовалась:
— Разве я не доказала, и уже неоднократно, что ты мне небезразлична? Что я изменилась.
Рыдания стали чуть тише. Эдвина подняла на меня заплаканный взгляд и, резко втянув воздух, которого ей явно не хватала, на выдохе сказала:
— Я старалась не реагировать на их слова. Честно! А потом ты заболела...
— Почему не рассказала Эндеру?
Всхлипнув, девочка пожала плечами:
— Дядя очень занят и наверняка решил бы, что всё это ерунда и что мне просто не стоит обращать на них внимания.
— Тебе действительно не стоит обращать на них внимания.
— Я же сказала: я пыталась! — выкрикнула девочка и снова, всхлипнув, сжалась. Поёжилась, забормотала: — Когда тебя изо дня в день называют заморышем и подкидышем, полукровкой и ошибкой природы... Подбрасывают гадкие стишки, а некоторые озвучивают при всём классе... Я думала, когда они узнают о моём даре, зауважают, но всё стало только хуже. Они вконец обозлились. Даже Кикки... — Эдвина раздражённо смахнула слёзы. — Мне в лицо улыбается, а потом вместе со всеми надо мной потешается. Гадина!
Ну, яблоко от яблони недалеко падает. Чему тут удивляться?
— Всё правда, Женечка. Всё правда, — подтвердила Вильма, хотя это и так уже было очевидно. — Я сама пару таких стишков видела. Фу! До сих пор противно!
И Александр тоже рассказывал, что травля в подобных заведениях — это классика. Вроде и мир другой, и даже не люди в полном смысле этого слова — драконы, а проблемы у подростков те же.
— Они тебе просто завидуют, — озвучила я очевидное.
А в ответ услышала:
— Они меня ненавидят!
— Нет, милая, это зависть. В тебе раскрылся дар ещё до начала учёбы, да не какой-нибудь! Кто-нибудь ещё успел отличиться?
Девочка покачала головой.
— Ну вот. Они пытаются задеть тебя как могут. А могут только так: злыми словами и насмешками. Ты можешь уподобиться им, стать такой же, протравленной злостью, и отвечать гадостью на гадость. А можешь быть выше этого. Не забывай, что ты — Фармор.
— Пока ещё Польман, — опустив взгляд, прошептала «племянница».
— И в этом нет ничего постыдного. Наоборот, тебе стоит гордиться своим отцом, не побоявшимся рискнуть жизнью, чтобы её изменить. Обоими своими родителями. — Я коснулась щеки девочки, стирая одинокую слезинку. — Нильс был храбрым и благородным мужчиной, а у Терес был железный характер. Она никогда не ломалась под обстоятельствами.
И не прогибалась под деспотичного папочку.
— Твоя мама сейчас бы меня поддержала: из любой ситуации можно выйти достойно и дать отпор не кулаками, а хлёстким словом.
— Как это сделала сегодня ты? — тихо спросила девочка и, кажется (по крайней мере, мне очень хотелось надеяться), в её голосе послышалось восхищение.
Я улыбнулась в ответ:
— Например. Поверь, от этого можно получить куда большее удовлетворение, чем от драки.
Эдвина шмыгнула носом, немного помолчала, явно о чём-то размышляя, а потом поинтересовалась:
— Ты расскажешь дяде?
— Он так или иначе узнает.
— И снова меня накажет.
— Может, и не накажет. Но только если пообещаешь, что в следующий раз будешь думать головой, а не идти на поводу у эмоций.
Девочка тяжело вздохнула:
— Я постараюсь. Правда. Буду учиться... эмм... бить словами. Вот как ты сегодня.
Вот и пойми: то ли меня всё ещё презирают, то ли отношения «тёти» и «племянницы» действительно налаживаются.