Жена изменника

Пейшенс, довольная, что ее кузина встала с постели, решила всех успокоить перед сном и предложила:

— Марта, раз Даниэль привезет ткань, я сама сошью тебе новую юбку, а потом, если поросят будет много, ты сможешь продать своих, чтобы сшить накидку.

Она продолжала беззаботно болтать о приезде Даниэля, о товарах, которые он привезет, все время лаская и покачивая Джоанну, которая уснула у нее на коленях, хотя из-за растущего живота там уже было не так много места.

Уилл устал, ему надоел этот неинтересный разговор, и он принялся тянуть Джона за рукав рубашки.

— Расскажи, ну расскажи нам про то, как Томас служил солдатом, — упрашивал он.

Звонкий детский голосок пробился сквозь гул, постоянно звучавший в ушах Марты, и она невольно посмотрела на Томаса, чей взгляд был все еще прикован к поблескивающему капкану, который он смазывал. Не поднимая глаз, чтобы не слишком подчеркивать свой жест, он повернул голову сначала налево, потом направо с непреклонным и величественным видом. Это движение было настолько неочевидно, что его смысл — бесповоротное «нет» — стал понятен, только когда Томас замер.

Марта заметила, как Джон неуютно заерзал на стуле и зашикал на Уилла, пытаясь увлечь его игрой с надетой на пальцы веревочкой под названием «Колыбель для кошки». Проворными пальцами он быстро соорудил «лестницу Иакова», и, когда два пальчика Уилла пошли по ее ступенькам снизу вверх, словно чьи-то босые бледные ноги, Марте вновь померещился куриный переполох в сарае, и неясный, но страшный образ, притаившийся где-то на задворках памяти, чуть было опять не привел ее нервы в расстройство. Она еле удержалась от крика.

— Я расскажу историю про Гелерта, — вдруг сказал Томас, и эти несколько слов гулко прозвучали в комнате, ставшей совсем темной из-за почти потухшего камина.

Единственная свеча, стоявшая рядом с Пейшенс, оплывшая и покрытая копотью, удлиняла тени под каждой наклонной поверхностью, под каждой рельефно выступающей чертой лица: носом, бровями, губами, — так что даже детская мордашка Уилла превратилась в личину дикаря, раскрашенную темными чернилами теней.

— Эту историю рассказывают у меня на родине, — начал Томас. — Гелерт был волкодавом, к тому же самым лучшим. Его подарил Лливелину, принцу Уэльскому, король Иоанн Безземельный. Гелерт охотился на дичь и мог даже загрызть волка, таким он был крупным и смелым, и Лливелин любил его больше всего на свете, кроме разве что своего сына. — Томас на секунду остановился, чтобы поставить на место капкан, и взял другой, побольше. — И вот однажды принц отправляется на охоту со слугами, собаками и ястребами. Они убивают оленя, но Гелерта нигде не видно, и сердце, которое по праву всегда отдается волкодаву, стынет в оленьей туше. Никто не может найти пса. И тогда принц идет домой вместе со слугами, собаками и ястребами, и на пороге его встречает Гелерт. А морда его по самые глаза окровавлена.

Томас опять остановился, потянулся своей длинной рукой к кувшину и, запрокинув голову, стал, не торопясь, большими глотками пить воду. Вдруг Марта вздрогнула, почувствовав, что ей под руку забирается мягкая ручонка, и, обернувшись, увидела, что это Уилл хочет залезть к ней на колени. С поджатыми губами она подтянула мальчика, но ей сразу стало легче от этой приятной и теплой тяжести. Она крепко прижала Уилла к себе.

— Увидав кровь, принц приходит в ужас, бежит к колыбели сына и видит, что она перевернута, а вокруг разбросаны окровавленные пеленки. Мальчика же нигде не видно. Принц приходит в ярость, выхватывает висящий у пояса меч и убивает пса ударом в сердце. Сквозь предсмертные завывания собаки принц слышит крик ребенка и, раскидав пеленки, находит сына, целого и невредимого. А рядом лежит тело задавленного волка, — стало быть, пес спас жизнь мальчику.

С того самого дня Лливелин никогда более не улыбался и не смеялся. И говорят, что в Беддгелерте, там, где похоронили верного пса, до сих пор по вечерам иногда слышится предсмертный собачий вой.

Марта отвернулась от слабого света очага, осторожно стряхнув кончиками пальцев влагу, скопившуюся в уголках глаз. Услышав, как всхлипывает и вздыхает Пейшенс, подтверждая печальный смысл старинной легенды, Марта закусила изнутри щеку — она рассердилась на себя за то, что была так близка к рыданиям из-за какой-то примитивной, тысячи раз пересказанной легенды — сказки, которая заставила бы ее отца хохотать до упаду.

Она аккуратно спустила Уилла с колен и подтолкнула его, клюющего носом, в сторону матери. Пейшенс со спящей Джоанной на руках неуклюже поднялась и, поманив за собой Уилла, ушла к себе в комнату. Единственную свечу она забрала с собой. Джон с удовольствием потянулся и тоже отправился в постель, гримасничая и что-то бормоча себе под нос.