Жена Майкла

Дорогая Лорел,

Задержалась с ответом, потому что пишу уже второе письмо. Папа застукал, когда я писала первое — и порвал. Я старалась объяснить ему, что ты вернулась в свою семью, но он не захотел ничего слушать и ушел. Думаю, все-таки, ему полегчало, но ты же знаешь его — виду не покажет ни за что. И еще — никак не могла придумать, что написать. Гадала, что мы сделали не так, почему ты оказалась способна на такое. Я вся из-за тебя переволновалась. Но папа уверял, с тобой все в порядке.

Золотко, теперь про твоего папу. Ты всегда была послушная девочка, спокойная, задумчивая. Мы так гордились тобой. Когда у нас родился не сын, папа все надежды вложил в тебя. Ты для него была всем. Он огорчался, когда ты уехала работать так далеко. Но когда вышла замуж за католика, сердце у него почти разбилось. А потом ты бросила ребенка — последняя соломинка. Думаю, к Майклу он бы притерпелся, но это… Я видела, как: он смотрел на фото Джимми. Ничего не сказал, но все-таки, не порвал.

Страховая компания перейдет к твоей кузине Кенни, совсем скоро папа уходит от дел. Он все оставил Кенни, хотя я считаю это несправедливым. Но после того как увидела особняк Майкла в Таксоне, то подумала, тебе, наверное, все равно не нужно. Тебе привет от тети Берты.

Все смотрю и смотрю на ваши фото — твое и Джимми. Ты такая худенькая, а Джимми настоящий милашечка. И такой крупный для своего возраста. Молюсь каждый вечер, чтобы папа сдался и хотя бы мне позволил съездить и повидать вас.

Не знаю, знаешь ли ты, но папа нанимал детектива, когда мы ездили в Денвер после твоего побега. Детектив написал папе через два месяца, но письмо мне папа прочитать не дал. Только сказал — детектив пишет, с тобой все в порядке, ты не в беде. Сказала, надо сообщить Майклу, но он выругался и все. Сама хотела написать Майклу, но что? Письма-то я не читала.

Пожалуйста, напиши мне, не жди на этот раз два года. Я рада, что ты вернулась в семью.

С любовью, мама.

Если тебе трудно вспомнить прошлое, обратись к врачу. А у дантиста ты давно была?

То ли плакать, то ли смеяться, Лорел не знала. И она и поплакала, и посмеялась, сидя на бугристой кушетке с письмом в одной руке и пузырем льда в другой: она прикладывала его к опухоли на щеке.

Отрывочные ниточки — Кенни, тетя Берта, страховой бизнес — не означали для нее ровнешенько ничего. Но гораздо хуже была тоска по этим двум людям — ее родителям. Мама и папа. Как они нужны ей сейчас! Но они оставались недосягаемыми незнакомцами.

Ее отцу известно, где она провела эти два года. Занималась она чем-то таким ужасным, что он даже ее родной матери не открыл. Чем же? Сидела в тюрьме? Нет. Тогда она не потерялась бы. Проституция? Господи, только не это!

Если она позвонит ему, откроет ли он, что разведал детектив? Нет. Не поверит, что она сама не знает. Из постскриптума Лайзы было очевидно, что не верит и она.