Я вешаю трубку и перечитываю сообщение Ричарда, хотя каждое слово и без того клеймом выжжено в моей памяти, потом усилием воли заставляю себя пойти в душ, вывернув рукоятку как можно дальше влево, чтобы вода была обжигающе горячей. Я стою под душем, пока кожа не становится ярко-красной, и вытираюсь полотенцем. Сушу волосы, делаю высокий пучок, чтобы скрыть отросшие корни и обещаю себе покрасить их вечером. Надеваю простой серый кашемировый свитер, черные брюки, черные балетки. Накладываю лишний слой консилера и румян, чтобы скрыть желтоватую бледность кожи.
Выйдя на кухню, я обнаруживаю, что тети Шарлотты нет дома, но она оставила для меня завтрак на столе. Я пью кофе и нехотя отщипываю кусочки бананового кекса. По вкусу чувствуется, что он домашний. Мой желудок сразу восстает, и я заворачиваю остатки своего куска в бумажное полотенце и кидаю в мусорное ведро, надеясь, что она решит, будто я его съела.
Входная дверь закрывается за мной с металлическим щелчком. Кажется, за последние два дня на улице произошло глобальное потепление. Я сразу же понимаю, что слишком тепло оделась. Но переодеваться уже поздно: Люсиль ждет. Да и метро всего в четырех кварталах.
По пути на меня накатывают волны горячего, едкого, удушливого воздуха: тележка с вафлями на углу, мусор, который давно никто не убирал, струя сигаретного дыма, ударившая мне прямо в лицо. Наконец я добираюсь до входа в метро и спускаюсь вниз по ступенькам.
Солнце резко исчезает, а влажный воздух становится здесь, внизу, еще плотнее. Я вытаскиваю карточку и прохожу через турникет, чувствуя, как железный поручень с трудом поддается моей руке.
Из тоннеля вырывается поезд, но это не моя ветка. Толпа наседает, подкатывает к самому краю платформы, но я вжимаюсь в стену, подальше от смертоносного электрического тока путей. Некоторые падают туда, спеша навстречу своей смерти; некоторых сталкивают вниз. Иногда полиция даже не может разобраться, что на самом деле произошло.
Молодая женщина облокачивается о стену рядом со мной. Светловолосая, худенькая, она явно на последних сроках беременности. Она нежно поглаживает живот, описывая рукой круги. Я, как загипнотизированная, наблюдаю за этим движением, и его центробежная сила возвращает мою память к тому дню, когда я сидела на холодных плитках пола в ванной, пытаясь угадать, сколько полосок покажет тест на беременность.
Мы с Ричардом хотели детей. Чертову дюжину, любил шутить он, хотя между собой мы договорились остановиться на трех. Я ушла с работы. Каждую неделю к нам в дом приходила горничная. У меня была только одна обязанность.
Поначалу я беспокоилась о том, смогу ли стать хорошей матерью, учитывая модель, которая была у меня перед глазами в детстве. Иногда, возвращаясь домой из школы, я заставала маму в столовой за выковыриванием едва заметных хлебных крошек из трещин в стульях. А иногда на полу перед входной дверью с утра валялась куча почты, а в раковине высилась гора грязной посуды. Я рано усвоила, что стучать в дверь маминой спальни, если пришел очередной день без света, не стоит. Научилась выдумывать оправдания и просить позвонить папе, когда мама забывала забрать меня из гостей или с рисования после школы.
В третьем классе я уже сама собирала себе обед. Я смотрела, как другие дети достают термосы с домашним супом или контейнеры с макаронами в форме звездочек – некоторые родители даже прикладывали шутливые или нежные записки, – пока сама пыталась поскорее проглотить свой сэндвич, чтобы никто не заметил, что хлеб порвался, потому что я начала намазывать арахисовое масло холодным.
Но мало-помалу моя тоска по ребенку окончательно заглушила беспокойство. Когда-то я стала матерью сама себе; о ребенке я позаботиться точно смогла бы. Лежа рядом с Ричардом в кровати по ночам, я представляла, как читаю книжки про Доктора Сьюза маленькому мальчику с длинными ресницами или чокаюсь крошечными чайными чашками со своей дочкой, которая умильно улыбается асимметричной улыбкой.
Я смотрела, замирая, как проступает одна-единственная синяя полоска, яркая и прямая, как удар ножом. В то утро Ричард был в спальне, доставал свой угольно-черный шерстяной костюм из пластикового пакета после химчистки. Ждал, когда я выйду. Я знала, что он прочитает ответ в моем взгляде, знала, что увижу отблеск разочарования у него в глазах. Он распахнет объятия мне навстречу и скажет шепотом: «Все в порядке, детка. Я тебя люблю».
Но отрицательный результат этого шестого по счету теста означал, что мое время истекло. Мы договорились, что если этого не произойдет в течение шести месяцев, Ричард сдаст анализ. Мой гинеколог объяснил мне, что сделать анализ спермы проще, поскольку это не требует вмешательства. Ричарду всего лишь нужно будет рассматривать картинки в «Плейбое», запустив руку в штаны. Он шутил, что начал готовить себя к этому еще подростком. Я знала, что он хочет подбодрить меня. Если с Ричардом все в порядке – а я знала, что с ним все в порядке, что проблема во мне, – придет моя очередь.
«Дорогая?» – Ричард постучал в дверь ванной.