Жена моего босса

«Под какими еще окнами?» – хотел спросить он, но вспомнил, как сегодня вечером, осматривая поврежденную камеру, увидел в окне Олю. Тонкий силуэт на фоне ярко освещенного окна, белые кружева и золотистые локоны. Он вздрогнул тогда и поспешно отошел за деревья, а уже через секунду свет в окне погас. Значит, она тоже видела его.

Руслан сильнее сжал ее руку, до боли стиснул тонкие пальцы. Выпрямился, навис над ней, вглядываясь в ее светлые, замутненные волнением глаза, выговорил хрипло:

– Ольга, вы разве не понимаете, что, придя ночью, к мужчине… Я не святой и не монах…

– Понимаю, – с запинкой, едва слышно ответила она. – Может быть, я неправильно поняла ваше отношение ко мне. Если это так, скажите – и я уйду.

От ее слов у него закружилось в голове – вот она стоит, совсем рядом. Голова покорно опущена, шея вздрагивает… Он судорожно глотнул, приблизился почти вплотную, властно взял за подбородок – она вздрогнула от прикосновения его пальцев. Приподнял ее голову, заставляя взглянуть ему в лицо.

Он пытался заставить себя подумать о ней что-то грязное, отталкивающее:

«Шлюха, подстилка дешевая! Спуталась с охранником, пока муж в командировке». И отчего-то не мог. Они стояли друг против друга, почти соприкасаясь. Он жадно вдыхал ее запах – сладкий, чуть горчащий. Снова этот запах. Ах да, так пахнет миндаль, цветущий в горах, теперь он вспомнил. Голые черные ветки, окутанные бело-розовым душистым облаком. Кровь гулко стучала в висках. Желание, мощное, горячее, мутило голову, он не мог ему противостоять. «Черт с ним, все равно, – решил он. – Один раз. Как только вернется ее муж, я уволюсь».

– Вы не ответили, мне уйти? – спросила она осевшим вдруг голосом.

– Нет… – сказал он. – Нет!

Нашарил на стене выключатель, щелкнул – и комната словно ослепла, погрузилась в темноту. Лишь рассеянный свет фонаря, пробивавшийся в окно, населял ее неверными, кривыми тенями.

Он протянул руки, нашел в темноте ее живое, теплое тело, привлек к себе. Судорожно глотнув воздух, она припала к его груди, обвились вокруг шеи тонкие руки. Он стащил с нее одежду, принялся гладить ладонями плечи, грудь, узкую спину, бедра – жадно, ненасытно, словно боялся, что кто-то отберет у него добычу. Кожа у нее оказалась гладкой, прохладной, будто светящейся в полутьме, он пробежался пальцами по выступающим позвонкам, словно настраивая замысловатый музыкальный инструмент. Дотронуться до такой женщины – уже счастье!

Ее холодные, подрагивающие ладони скользнули по его спине, тонкие пальцы прошлись по старому, ветвившемуся на боку шраму. Это был след того «мараварского балета», когда из всех возможных выигрышей ему достался крохотный, с зазубренными краями, осколок металла, чудом миновавший позвоночник и засевший по соседству с правой почкой. Этот кусочек металла потом извлекли из него во время одной из трех операций в институте Бурденко, и теперь Руслан носил его на цепочке – на счастье. Рука Оли чуть задержалась на шраме, а затем скользнула ниже, к бедру.

Он ощутил ладонью теплую тяжесть груди, наклонившись, коснулся щекой бархатистого живота. Пальцы ее вцепились ему в волосы, она охнула, когда он наконец дотронулся губами, поцеловал жадно впадину под ключицей, тронул языком, ощущая вкус ее кожи – тоже миндальный, горьковато-молочный. И, не в силах больше сдерживаться, подхватил ее на руки, добрался в темноте до своей комнаты, опустил на кровать и прижал тяжестью своего гибкого, сильного тела. Запустил всю пятерню в ее волосы, гладкие, струящиеся между пальцами. И наконец вторгся в ее плоть, неистово, жадно. Тонко вскрикнув, она забилась под ним, словно птица, попавшаяся в силки. И он на мгновение испугался, что причинил ей боль. И удивился нахлынувшей вдруг исступленной нежности – откуда она, он давно забыл, что существует на свете такое чувство. Целовать пульсирующую ямку на ее шее, дотрагиваться до выступающего шейного позвонка, чувствовать, как ресницы быстрыми взмахами щекочут его кожу, – и почти корчиться от боли, переворачивающей душу. Ее губы, свежие, теплые, прошлись по лицу, щеке, виску и с хриплым всхлипом приблизились к его губам. И он, не сдержавшись, приглушенно застонал, испытав самое полное, самое глубокое единение с женщиной.

Ольга приникла к его груди, обняла. Он чувствовал, как щекочут его кожу ее гладкие, шелковистые волосы, лениво поглаживал ее плечо. Страсть уже улеглась, отпустила его, и сейчас он чувствовал только полный покой, приятную опустошенность и невыразимую, неисчерпаемую нежность к этой чужой женщине, которая подарила ему этот покой, это умиротворение.