Жена моего босса

Это была какая-то совсем другая Москва, неизвестная Мише, считавшему, что за много лет изучил город вдоль и поперек. Он мог показать Оле самые модные ночные клубы и стриптиз-бары, мог рассказать, где завалили директора подшипникового завода, а где случилась мощная перестрелка. Ее же интересовали какие-то ветхие, траченные молью особнячки, голубые, розовые и желтые, с деревянными кружевами под крышей, колоннами и барельефами, изображающими голых античных мужиков. Кривобокие переулки, подворотни и четырехугольные, со всех сторон огороженные каменными стенами внутренние дворы, еще не отмытые после запустения советского времени блеклые церкви.

В конце концов они зачем-то оказались в Коломенском. Оля, прикусив нижнюю губу, во все глаза смотрела на круто сбегающий вниз берег, на спешащую куда-то синюю реку, на опрокинувшиеся в нее высотки и трубы огромного города. Миша обернулся. За спиной круто уходила в небо белокаменная башня старинной церкви, за нее цеплялись пышные облака. Кажется, Ольга сказала, будто в ней крестили Ивана Грозного. Если долго смотреть на давно не беленный шатровый купол крыши, казалось, будто это церковь плывет по фаянсово-синему небу, а облака стоят на месте.

Миша перевел взгляд на притихшую, пораженную открывшейся красотой девушку и понял вдруг, что ничего ему от нее не надо. Что ему просто нравится ее радовать, выполнять ее желания, смотреть, как на строгом упрямом лице рождается улыбка, баловать, как ребенка, не ожидая ничего взамен. Даже если она никогда не взглянет на него с нежностью, даже если прогонит прочь, он все равно будет счастлив оттого, что этот день был в его жизни.

Вечером он проводил ее в отель, поднялся на лифте до номера. Оля почему-то робела перед важным бородатым швейцаром в ливрее с золотыми пуговицами – и Миша каждый вечер, подтрунивая над ней, провожал ее до комнаты, следя, чтобы страшный дед не проглотил провинциальную девчонку. Этим вечером Оля, уже приоткрыв дверь, вдруг обернулась, взглянула на него как-то по-новому, произнесла:

– Миша, спасибо! Это был удивительный день.

А потом неожиданно поцеловала в щеку. Сама. Подалась вперед и дотронулась до кожи прохладными губами. У него будто лопнуло что-то внутри. Все благие начинания, все бескорыстные намерения полетели к чертям. Не выпуская ее, крепко обнимая за плечи, он спеша толкнул дверь номера, пока Оля не опомнилась, не прогнала его. Руки дрожали так, будто он весь день таскал неподъемные тяжести. В висках стучало, во рту пересохло.