Жена моего любовника

— Да я, если честно, сам от себя такого не ожидал…

Лидия снова начала виться змейкой, особенно усердно сучила ногами — они били по паркету, как русалочий хвост. Обида во мне уже перегорела и остыла, как зола. Я разлепила бывшей подруге рот, и она заегозила:

— Кать, а я не могу оставаться! Мне нельзя сталкиваться с милицией. Сама понимаешь, как отнесется к этому моя мама… Отпусти, а?! Ой, я прямо физически чувствую, как мама волнуется! А у нее давление… Сколько же сейчас времени?

Я развязала Лидку, и она прямиком сиганула в туалет. Нет бы и лужу за собой на полу подтерла!.. Оставила для меня. Девушка покинула нашу не вполне тихую обитель, не попрощавшись, не оглянувшись. А Синев не спешил уходить — закрылся в той же ванной комнате, где мылся накануне, и сидел там тише мыши. Видимо, обдумывал грядущее житье-бытье.

В милиции по 02 известие об убийстве выслушали с олимпийским спокойствием. Оперативники прибыли буквально через пять минут — я только и успела, что сменить рваное платье на свитер и джинсы. Зато показания пришлось давать битых два часа. С особым пристрастием меня допросили насчет пистолета, кишевшего моими отпечатками пальцев. Зачем я его только сцапала? Пусть бы и валялся на полу… Специальный наряд отвез в неизвестном направлении сейф — его вытаскивали вчетвером. А с транспортировкой трупа Филиппа Филипповича справились двое с носилками… Я испытала двойственное чувство: конечно, он злодей, но вот был человек, и нету…

— Скажите, пожалуйста, какая уголовная ответственность предполагается за порчу чужого имущества? — спросил Никита, когда настала его очередь отвечать на вопросы.

— Кому? — не понял служивый.

— Ну, мне… — Интерн не отводил, не прятал свой изумительный, честный изумрудный взгляд.

— Так заявления от пострадавших пока не поступало. Значит, и дело возбуждать нет оснований. Улаживайте проблему без суда, между собой, нам без того дерьма хватает, — посоветовал капитан Кравцов.

Я специально узнала его имя и отчество — Федор Игнатьевич. Статный, моложавый капитан обещал установить наблюдение в палате Волкова на случай, если туда вломится Иоакимис. Синев приободрился. Сказал, что и сам переселится в больницу, чтобы денно и нощно, неусыпно заботиться о пострадавшем.

Ключи у меня изъяли. Серегину квартиру опечатали, прибраться в ней не позволили, я только успела захватить детские вещи. Инспектор заявил, что в ходе следствия может потребоваться дополнительный осмотр места преступления.

Вдвоем с Никитой мы медленно спускались по лестнице.

— Чудные какие-то у вас отношения, без бутылки не разберешься, — промолвил нам вдогонку капитан. — Жены, любовники, друзья, враги. Смешались в кучу кони, люди… Сплошное недоразумение!

Оглянувшись, я заметила, как он поднес указательный палец к виску. Скорее всего, собирался покрутить им, выполнив известный глумливый жест, но резко, будто обжегшись, отдернул руку. И получилось, что он коротко козырнул, как бы отдавая мне честь. Забавно…

— Давай сумку, — перехватил у меня ношу Никита.

— Обойдусь, — передернула я плечами, но сумку отдала.

Шел третий час ночи. На чужую «Ниву» с пустым бензобаком никакой надежды не было — еще застрянет посреди дороги. Синев погладил ее по капоту и велел ждать до лучших времен. Без денег ты мало кому нужен, а меньше всего — водителям авто, которых, впрочем, на шоссе и не наблюдалось. Мы отправились пешком через парк, некогда восхитивший лицемерного бобра. «Ах, елочки, березки, рябинки! Обожаю красивые пейзажи» — от этого воспоминания я поежилась.

— Голова болит? — изобразил понимание спутник.

— Угу, болит, но терпимо, жить можно… Холодно очень. Прямо ощущаю себя колбасой в холодильнике.

— А какой колбасой — докторской или молочной? Или, может быть, таллинской полукопченой?

— О, а у тебя, кажется, аппетит прорезался, — усмехнулась я. — Напоминаю себе сервелат.

— Вкусная ты моя! — облизнулся Никита и взял меня под руку, чтобы прибавить скорости.

В исправном-то состоянии не могу отнести себя к спринтерам, а уж в больном… Каждый шаг отдавался непосредственно в проломленной голове, к тому же я быстро начала задыхаться и сердито буркнула:

— Чего ты вообще за мной увязался? Валил бы с Лидкой!..

— О чем ты говоришь? Как я могу тебя не проводить?.. Не переживай, доведу до дому и испарюсь, как ацетон. Как лак с ногтя под воздействием ацетона.

— А куда ты испаришься? Тебе ведь жить негде.

— Подамся в родную больницу…

Весь оставшийся отрезок пути я лихорадочно соображала, куда девать интерна. До больницы пилить не меньше десяти километров, да еще через мост — с правого берега Оби до левого. Вдруг замерзнет, пропадет?.. Возле моего подъезда Синев остановился, протянул сумку и церемонно пожелал мне спокойной ночи. Я с суховатой настойчивостью велела ему следовать за мной.

— Катрин, ты права — свинья, подлец, недочеловек! А ты… ты очень хорошая, самая лучшая девчонка…

— На всей улице Кропоткинской, — сбила я его с высокопарной ноты и нырнула в родной обшарпанный подъезд. — Ладно уж, заходи, недочеловек! Сколько можно морозиться?!