Жена моего мужа

Ларри был уже не красный, а белый.

– Пусть она, – он указал на Карлу, – идет в свою комнату.

– Нет! – Мама топнула ногой, совсем как во время вечерних танцев, которые Карла много раз слышала через стенку, лежа в постели. Но сейчас мама танцевать не собиралась. – Моя дочь тоже послушает. Лжешь мне, лжешь и ей. Мы заслуживаем правды.

Мы? Прекрасное теплое чувство наполнило Карлу. Впервые с тех пор, как в их жизни появился Ларри, девочка ощутила, что они с мамой снова заодно.

Ларри стоял со злым лицом.

– Как пожелаешь. Ты знаешь, что у меня семья, я тебе это сразу сказал.

Мама опустила голову, будто услышав то, чего не хотела знать.

– Я работаю с Лили. Она не знает о… о моей жизни. Никто на работе не знает. Я представился тебе Ларри, чтобы сохранить некоторую анонимность. – Он глубоко вздохнул. – На самом деле меня зовут Тони.

– Тони Смит? – прошептала мама.

Злость исчезла с лица Ларри. Он снова вздохнул – тяжело, устало.

– Нет, Тони Гордон.

Мамины губы шевелились, словно она повторяла это про себя – или читала свое «Аве Мария».

– Я поняла, – сказала она наконец. – Нам придется быть осторожнее.

Тони обнял маму.

– Франческа, нам надо на время расстаться, пока все не уляжется. Я не могу рисковать. Вдруг Лили расскажет моей жене… – Говоря это, он смотрел на Карлу в упор.

Девочка знала, что означает этот взгляд: «Иди отсюда. Ты здесь сейчас лишняя». Это был шанс.

– А та тетя в твоей машине? – взорвалась Карла. – С которой ты целовался перед моим днем рождения? Ты ее тоже любишь?

Наступила зловещая тишина. Мать Карлы отступила, наткнулась на кухонный стол и сдвинула подпиравший его телефонный справочник. Ларри открыл рот и заорал:

– Ах ты, маленькая…

– Вон отсюда!

Сначала Карла думала, что мама кричит на нее. Однако кричала она на Ларри.

– Вон, вон! – зашлась она.

Карла в ужасе смотрела, как мама запустила в него банкой консервов. Печеная фасоль. Банка пролетела мимо, едва не задев Ларри. Затем мама бросила в него жестянкой с помидорами. Итальянскими помидорами.

На лице Ларри было написано бешенство, будто помидоры из банки размазаны по его по щекам.

– Ты допустила большую ошибку, юная леди, – сказал он, нагнувшись к Карле. – Скоро ты в этом убедишься.

Он вышел, оставив маму всхлипывать, съежившись на коленях на полу, как улитка.

– Мамочка, прости, – прошептала Карла. – Я не должна была говорить про тетю в машине. Я обещала Ларри, что ничего не скажу. Поэтому он подарил мне гусеницу…

Мама подняла голову. Лицо ее было красным и в пятнах, совсем как только что у Ларри.

– Он тебя подкупил? – И зарыдала.

Она плакала так безутешно, что у Карлы заболело в животе. Боль становилось все сильнее и сильнее, пока не превратилась в пульсирующий узел.

– У меня живот болит, – тихо сказала Карла.

– Не жди, что я тебе поверю, – глухо проговорила мать, не поднимая лица. – Я в жизни больше никому не поверю. Никогда. Даже себе.

Ночью боль в животе усилилась. Во сне Карла видела раскаленный прут, избивавший ее изнутри, а за прут держалась Мария. Удар, еще удар по животу.

– Мария, – стонала Карла, – пожалуйста, перестань! Позволь мне играть с вами!

– Не волнуйся, piccola, – донесся откуда-то мамин голос. – Доктор уже едет.

Глава 23. Лили

Домой из Хампстед-хит я вернулась около семи. Эд сидел за кухонным столом, занятый наброском.

– Мы выиграли, – сказала я.

Он вздрогнул. Я поняла: муж так увлекся работой, что забыл – сегодня вынесут вердикт. Но Эд сразу овладел собой.

– Прекрасно! – воскликнул он, вскакивая на ноги и сжимая меня в объятиях. – Это надо отметить! Откроем бутылку… и поговорим, как ты обещала.

Моя рука на дверце холодильника задрожала при мысли об этом разговоре. Бутылка пино, стоявшая на полке еще за завтраком, исчезла. Ясно, куда она делась… Но мне не хотелось затевать ссору.

– Открывать нечего, – коротко сказала я.

– Я сбегаю в бар… – начал Эд.

Старается помириться, это ясно.

– Лучше я схожу. – Я только что вернулась, но меня уже охватила клаустрофобия. Сердце так билось при мысли о предстоящем разговоре, что мне просто необходимо было выйти на улицу.

Тут я заметила в окне человека, идущего к нашему подъезду. Шляпа у него была надвинута на лицо, но фигура и движения показались мне знакомыми. Я вышла в общий коридор – и не сразу поняла, что́ вижу.

Мужчина, зашедший в подъезд и круживший сейчас Франческу на руках под взглядом маленькой Карлы в белой пижаме, был Тони Гордон.

– Я люблю тебя, – услышала я, когда он опустил соседку на пол. – Мы выиграли дело! Хотел сказать тебе первой, а потом уже ехать домой.