Первую ночь она проспала спокойно в той части лагеря, которая была отведена для женщин и детей. На следующий день мужчины держали совет. Сразу все вокруг закипело и забурлило; одни считали, что разумнее всего вступить в переговоры с растерявшимися властями, другие же, более нетерпеливые, предлагали немедленно взять штурмом ближайший город. В конце концов решили разослать гонцов в соседние отряды восставших, чтобы узнать их планы и намерения. Посланцы отправились в путь, но никто из них не вернулся ни к вечеру, ни наутро. Оставшиеся почуяли недоброе. В полдень весь лагерь снялся с места. Вскоре на горизонте показались клубы дыма и отсветы багрового пламени. Люди пересекли бесконечную голую равнину, страдая от голода и жажды. Потом добрались до нищих, почти обезлюдевших деревень, ворвались во дворы и в погреба и вернулись с вином и провиантом, которых все равно не хватило на всех. Жаждущие набросились на опьяневших, голодные на насытившихся. Порядок исчез, ночью мужчины и женщины спали вперемешку, где попало. Один молодой худощавый парень, который еще во время похода старался держаться поближе к Дионисии, вдруг подошел к ней и увлек ее за собой, а потом в тени деревьев жадно и грубо овладел ею. Эту ночь она провела в его объятиях, а наутро он уже потерял к ней всякий интерес и смешался с безликой толпой; да и ей он был совершенно безразличен. Люди двинулись в путь мимо еще дымившихся крестьянских дворов и сгоревших дотла деревень, по вымершей и опустошенной земле. Наконец, пестрая толпа остановилась у неприветливых стен какого-то города, ворота которого были заперты. Никто из них не знал, что принесет им завтрашний день; все вокруг — и небо и земля — предвещало опасность; ни одного костра не решились разжечь измученные люди. Окутанный мраком лагерь погрузился в тягостное безмолвие. Вдруг раскаты дикого хохота прорезали тишину ночи, словно пытаясь развеять невыносимое зловещее напряжение, сковавшее всех. Хохот сменился гневными выкриками, потом раздались приглушенные стоны, сдержанные горестные рыдания и снова смех. Толпа сбилась в плотный темный клубок, все перепуталось, мужчины хватали первых попавшихся женщин, те не сопротивлялись, ибо все как-то сразу осознали, что завтра всему конец. Дрожащей от ужаса Дионисии удалось выбраться из толпы, на каждом шагу увертываясь от похотливо протянутых к ней рук и шарахаясь в сторону от жаркого дыхания обезумевших людей. Всю ночь она просидела, сжавшись в комок, под выступом стены и, кутаясь в лохмотья плаща, прислушивалась к стонам, крикам и раскатам исступленного хохота, глухо доносившимся до нее. Но с первыми проблесками рассвета ворота в городской стене внезапно распахнулись, из них хлынула лавина вооруженных людей. Они набросились на истощенных, измученных, сонных повстанцев, рубя направо и налево, не разбирая, где мужчины, где женщины. Тех, кому по воле случая удалось избежать кровавой расправы, погнали в город. Дионисия оказалась в их числе и восход солнца встретила уже в одном из наглухо запертых дворов крепости среди сотен других пленниц. Ее трясла лихорадка, мучили дикие, кошмарные видения; потом она впала в забытье.
V
Очнулась она в белой просторной комнате. У ее изголовья дежурила сиделка, от которой Дионисия узнала, что ее перенесли сюда из крепости и что она много дней пролежала без сознания. Услышала она также, что мятеж подавлен, некоторые зачинщики его казнены, многие брошены в темницы. А в заключение сиделка сообщила, что за Дионисию поручился один молодой офицер, граф, который по ее облику заподозрил, что она не причастна к мятежу и попала в число пленников лишь по какому-то странному недоразумению. Многозначительно улыбаясь, сиделка добавила, что граф ежедневно является сюда, дабы осведомиться о ее здоровье, и часто подолгу засиживается у ее постели, не в силах оторвать от нее восхищенного взгляда. В комнату больной вошел старый врач, который ничуть не удивился, застав Дионисию в полном сознании, ибо предвидел, что перелом наступит именно в этот день. Он осмотрел больную, намеренно избегая вопросов о ее прошлом, и выразил надежду на быстрое и полное выздоровление. Затем встал, откланялся с подчеркнутой любезностью и у дверей столкнулся с блестящим молодым офицером, которому вежливо, но строго запретил посещать больную; затем дверь закрылась. Однако Дионисия успела перехватить взволнованный взгляд небесно-голубых глаз офицера, и ей припомнилось, — смутно, как во сне, — что эти же глаза неотступно следили за ней, когда она в жару и беспамятстве брела по оживленным улицам города в толпе пленников, огражденной двумя рядами пик.
С каждым днем силы ее возвращались; постепенно она обрела и прежнюю ясность мысли. Но к ней все еще никого не допускали, и она видела лишь сиделку да доктора, который доверительно намекнул ей о некоторых тайных друзьях, принимающих живейшее участие в судьбе его пациентки, которым, однако, именно ради ее благополучного и скорейшего исцеления пришлось строго-настрого отказать в праве посещения больной.