Жена мудреца

Как — я уже на улице? Каким образом я сюда попал? Свежо… и такой приятный ветерок… Что это за люди там, на другой стороне? Почему они так пристально на меня смотрят? Уж не расслышали ли что-нибудь… Нет, никто ничего не мог расслышать… Я знаю, я сразу огляделся по сторонам! Никто не обращал на меня внимания, никто ничего не расслышал… Но сказать-то он все это сказал, хоть никто и не слышал; да, сказал. А я стоял и терпел все это, словно меня обухом по голове хватили… Но ведь я не мог ничего сказать, ничего не мог сделать; единственное, что мне оставалось, было: вести себя смирно, совсем смирно!.. Это ужасно, это невыносимо; я должен его убить, где бы я его ни увидел!.. Сказать мне это! И сказал такой мерзавец, такой хам! И ведь он меня знает… Боже мой, боже мой, он меня знает, ему известно, кто я!.. Он может первому встречному сообщить, что именно он мне сказал!.. Нет, нет, этого он не сделает, иначе он не говорил бы так тихо… он ведь сам хотел, чтобы я один это слышал!.. Но кто может мне поручиться, что сегодня или завтра он не расскажет это своей жене, дочери, знакомым по кафе? Боже правый, завтра я ведь опять его увижу! Когда я завтра приду в кафе, он будет сидеть там, как всегда, и играть в карты все с теми же партнерами — Шлезингером и владельцем магазина искусственных цветов… Нет, нет, это немыслимо, немыслимо… Как только я его увижу, я его зарублю насмерть… Нет, так мне нельзя поступить… Я должен был это сделать сейчас, сразу!.. Если б только я имел эту возможность! Я пойду к полковнику и доложу ему все… да, к полковнику… Полковник всегда очень любезен со мной — вот я и скажу ему: «Господин полковник, разрешите доложить, он держал эфес, он положил на него руку; я был все равно что безоружен…» Что полковник ответит? Что он может ответить? Тут один-единственный выход: со стыдом и позором подать в отставку — в отставку… Никак, это вольноопределяющиеся, вон там?.. Возмутительно, ночью их можно принять за офицеров… отдают мне честь. Если б они знали — если б только знали!.. Вот и кафе Гохлейтнера!.. Сейчас там, наверно, сидят несколько военных… может быть, кто-нибудь из знакомых… Что, если я это расскажу кому придется, но так, будто это случилось с кем-нибудь другим?.. Похоже, я уж совсем помешался… Чего я бегаю взад и вперед? Чего слоняюсь по улицам? Верно — но куда же мне деваться? Разве я не хотел зайти к Лейдингеру? Ха-ха-ха! Усесться среди людей… я думаю, всякий, взглянув на меня, догадается… Да, но что-то как-никак нужно сделать… А что можно сделать? Ничего, ничего — никто ведь не слыхал ни слова… никто ничего не знает… в данную минуту никто ничего не знает… А что, если я сейчас отправлюсь к нему домой и стану умолять его никому ничего не говорить?.. О, лучше сразу пустить себе пулю в лоб, чем пойти на такое!.. Да — это было бы самое разумное!.. Самое разумное, самое разумное? Неужели другого выхода нет… другого выхода нет… Если спросить полковника, или Копецкого, или Блани, или Фридмайера, — любой из них непременно скажет: тебе ничего другого не остается!.. А что, если поговорить с Копецким? Да, это было бы самое разумное — хотя бы из-за того, что мне предстоит завтра… Ну разумеется, завтра в четыре часа, в кавалерийской казарме… завтра в четыре часа пополудни я ведь должен драться… а драться мне нельзя ни под каким видом, я уже не способен дать сатисфакцию… Чепуха! Чепуха! Никто ничего не знает, никто ничего не знает! Многие, с кем случались казусы куда хуже этого, разгуливают как ни в чем не бывало… Чего только не рассказывали о Декенере, когда он должен был стреляться с Редеровом… но совет чести постановил, что дуэль может состояться… А что бы совет чести постановил в моем случае? Глупый мальчишка — глупый мальчишка… а я стоял как истукан! Клянусь небом — ведь совершенно безразлично, знает ли кто-нибудь другой!.. Я-то ведь знаю, это — главное! Я-то чувствую, что я сейчас — совсем не тот, нежели час назад, — я-то знаю, что не способен дать сатисфакцию, и поэтому должен застрелиться… Никогда в жизни у меня уже не было бы спокойной минуты… всегда меня мучил бы страх, что так или иначе кто-нибудь все же узнает об этом… и прямо в лицо выложит мне, что произошло нынче вечером!.. Каким счастливым человеком я был всего час назад… Надо же было, чтобы Копецкий подарил мне билет, а Стеффи, подлая тварь, отменила свидание! Вот от чего зависишь… После обеда еще была тишь да гладь, а сейчас я погибший человек и должен застрелиться. Чего ради я бегу сломя голову? Спешить-то ведь некуда… Сколько бьет на часах?.. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать… одиннадцать, одиннадцать… Давно пора поужинать… Должен же я в конце концов куда-нибудь пойти… Я мог бы зайти в какой-нибудь ресторанчик, где меня никто не знает, — надо же человеку поесть, хотя бы он тотчас после этого застрелился… Ха-ха, смерть — дело нешуточное… Кто это сказал совсем недавно?.. Впрочем, это уже безразлично…