Жена на миллион

— Забыла добавить отчество. Раздевайся или пошла вон из класса! — чеканит приказ. — У тебя есть ровно минута, чтобы исправить оплошность.

— Х-х-хорошо.

Всего на миг замираю, не ведая, что творю! Но пальцы уже порхают над рядом круглых, жемчужных пуговок на пижаме. Уверена, что жемчуг — настоящий. Пусть крой пижамы скромный, но немного кружева и эти перламутровые жемчужные пуговицы придают изящность. Следом к пижаме отправляются трусики. Зажмуриваюсь, чтобы не видеть, как ластовица потемнела влажным пятнышком.

— Готово.

— Сложи одежду, — цедит. — Повесь на спинку стула, прежде чем ложиться на кровать.

Черт. Оглядываюсь на бесформенную кучу, сваленную небрежно на пол. Поспешно исправляю оплошность и снова отчитываюсь.

— Все…

— Запыхалась, что ли?

— Нет.

— Теперь покажи, что ты все сделала. Докажи, что не жульничаешь.

— Как?

— Фото. Селфи. Без разницы. Я должен видеть, что на тебе ничего нет.

— А… А на тебе?! — спрашиваю с азартом.

Повисает пауза. Тимур прочищает горло.

— На вас.

— На вас тоже ничего? — исправляюсь.

— Разве речь шла обо мне?

— Но вы же должны подать мне пример, как следует.

Снова тишина. Только частое дыхание по обе стороны.

— Просто скажи, что ты хочешь на меня поглазеть, Серафима.

— У тебя красивое тело. То есть… У вас! — смахиваю испарину со лба. — У вас красивое тело.

— Вот как?

— Да. Очень.

— И что бы ты сделала с этим телом, будь оно рядом и со всем без одежды?

— Обняла бы.

— И?

— П-поцеловала.

— Куда?

Начинаю гореть.

— В губы.

— Это можно и в одежде. Чем так важен обнаженный контакт? Ну же… Смелее. За неправильные ответы я не наказываю. Цель нашего урока — обучение и доверие. Пока не наказываю. Потом буду по попке шлепать.

Ахаю едва слышно. Бедра сводит сильной судорогой.

— Жду ответ. Потом продолжим.

— Я такое сказать не могу, — шепчу.

— Мне можешь сказать все, что угодно.

— Все?

— Абсолютно. Расскажи о своих ощущениях.

— Мне дышать нечем. Сердце вот-вот вылетит. Мне жарко и… влажно.

— Блять.

— Тимур Дамирович? — спрашиваю.

— Очень влажно? — интересуется напористо, с рыком. — Экстерном пойдешь, девочка. Но я должен быть уверен наверняка.

— Как?

— Убедись. Полная свобода действий. С одним условием — комментируя происходящее.

Опять он подталкивает меня к большей откровенности, чем сам! Секунду раздумываю над тем, что творится, потом сглатываю густую, вязкую слюну.

— Под одеялом совсем невозможно лежать. Я уберу его в сторону. Можно?

— Конечно. Продолжай.

— Так лучше. Гораздо. Только теперь кожу холодит немного. Мурашки. По всему телу. Грудь чувствительная.

— Соски торчат? — перебивает.

— Кажется, вы хотели, чтобы я докладывала.

— Продолжай. Не отвлекайся. Я буду по ходу дела подсказывать тебе… эээ… важные нюансы, которые не следует упускать из вида. Основы основ, так сказать.

— Они очень тугие. Притронуться невозможно.

Я слегка касаюсь указательным и большим пальцем тугой вершины, как это делал Тимур, и испускаю протяжный, тихий стон.

— Пиздец… — матерится. — Продолжай! Не останавливайся.

— Мне рассказывать или…

— И показывай. Голосом. Давай! — требует.

— Я трогаю их, и внутри все сжимается. Сладко. Остро. Аааааах, — стону, выгнувшись под свои пальцы. — Это слишком.

— Дальше. Исследуй свои границы. Ты так и не сказала, насколько готова.

— Дышу через раз. Или даже реже.

— Ты очень часто дышишь, Серафима.

— Пытаюсь. Но каждый раз у сердца перехватывает, и я…

Пальцы крадутся по животу, немного щекотно у самого пупка, но потом я возвращаю руку на грудь и пытаюсь обхватить ладонью, как это делал Тимур.

— Мне нравится, когда ты держал меня вот так, ладонью за грудь, и целовал вершинки, — шепчу. — Оооочень. Тимур…

— Продолжай. Но не забывай о главной цели.

— Да… Да… Я сейчас. Аааах.

Прикусываю губы, мечусь словно в горячке. Боюсь перейти к главному. Понимаю, что нужно опустить руку между ног, но страшусь обнаружить глубину своего падения и привязанности. Как посмотреть в лицо бездне…

— Мне тяжело сдерживаться, Серафима. Боюсь, если ты так будешь стонать и не доберешься до своей влажной щелочки, я урок закончу быстрее, чем ты убедишься в своей готовности.

— А ты?

Притормаживаю ласку, опускаю ладонь на живот, пальцы крадутся к лобку и замирают там.

— Ты уже?

— Уже что?

— Обнажился?

— Возможно. Или нет. Я не услышал главного.

Со свистом втягиваю воздухе и раздвигаю ножки в бедрах, передвинув руку чуть дальше. Пальцы касаются губ и двигаются чуть дальше, находя пульсирующий узелок, откуда дробятся импульсы и желания. Немного надавливаю, вскрикиваю от укола удовольствия. Мычу, прикусив губу. Здесь хочется задержаться и выплясывать пальцами.

— Ниже! — строго командует Тимур. — Успеешь с клитором наиграться.

— Откуда ты знаешь?

— Твои реакции еще с первой ночи запомнил. Хорошо знаю, как ты покрикиваешь, когда тебя за тайное местечко ласкают.

— Да…

— Да. И?

Скользнув пальцами ниже, охаю от того, насколько там все влажно и вязко, и горячо. Прикусив губу, обвожу пальцами по кругу, бедра непроизвольно толкаются вверх. Заставляю себя опустить их, коснувшись влаги на простыне.

— Очень влажно. Очень… Простыня намокла. Тимур?

— Блять. Секунду…

Замираю.