Жена на один год

– Понимаю. Потому остальное я выясню сам. – Мой взгляд остановился на циферблате наручных часов. – Сейчас займусь.

Рассказывать Паше, с кем именно планирую связываться, необходимости не было. Он был со мной рядом слишком много лет. Знал моих родителей. Участвовал в судебном процессе против бывшего партнера отца, который организовал «несчастный случай».

А еще Паша был в курсе того, как я нашёл этого самого «партнера» полтора года назад. В этот раз без участия полиции, прокуратуры и суда.

Это была не самая белая часть моей биографии. Не существовало такой статьи, по какой меня можно было оправдать. Но один раз я уже поступил по закону. Вместо того чтобы решить вопрос кардинально, отправил за решетку всех виновных и расслабился.

Вера в закон ослепила глаза. Я не уследил. Не проверил. Не защитил того, за кого отвечал.

Платой за это стала свежая могила любимой женщины.

Алина не была виновата в моей дурацкой наивности. Если из нас двоих кто-то и должен был погибнуть, то это я. Но в той машине… без тормозов… на полной скорости нас было двое.

Как сейчас я помнил каждую секунду короткой гонки с собственной смертью. Помнил панику и четкое понимание, что шансы выжить у обоих ровняются нулю.

Но тогда я даже не подозревал, что ангел-хранитель у меня настоящий садист. Плевать ему было на чужие желания. Плевать какие-то шансы. Играя, он вытянул меня с того света без переломов, без единой царапины… и без жены.

После такой науки второй раз осечек не было. Закон остался законом. Расплата – расплатой. Старый добрый талион[3] – зуб за зуб – успокоил душу лучше тюремной камеры для убийцы.

Связи, с помощью которых выжил, когда боролся за собственное наследство много лет назад, снова пришли на помощь.

Искать виновного долго не пришлось, а пачкаться было в удовольствие.

Без брезгливости.

Без сомнений.

Без жалости.

Для адвоката это был минус. От веры в собственное дело остались ошметки. Но что-то подсказывало – в том гадюшнике, в каком оказалась сейчас одна стойкая питерская девчонка, ни о каком законе тоже не слышали.

Глава 11

Лера

Я редко жалела, что в институте выбрала педиатрию. Да, Панов хвастался, что у него, как у стоматолога, больше шансов на хорошие заработки. Но дети мне нравились. Даже хнычущие и капризные они вызывали больше сочувствия, чем взрослые.

Однако, иногда я жалела, что не пошла на другую специализацию. Например, на психиатрию.

Последние дни жалела особенно сильно. То, что происходило со мной, слабо укладывалось в понятие «паранойя». Возможно, у меня уже начало развиваться какое-нибудь серьезное расстройство. Но знаний для поиска правильного диагноза не хватало. Слишком много было тревожных звоночков.

Не знаю почему, но после сообщения о новом собрании акционеров, я вдруг стала бояться ездить на рабочих машинах – банковских или с охранниками СанСаныча.

После несчастного случая с мобильным телефоном, не прикасалась ни к какой технике в здании банка.

А три последних дня лично закрывала перед сном двери дома и не оставляла ни одного открытого окна.

Не представляю, как всегда внимательный СанСаныч не сдал меня санитарам. На его месте я бы, наверное, уже давно вызвала бригаду для такой нервной хозяйки.

Но он ничего не предпринимал. Днями тренировал под окнами моей спальни новую овчарку – внука Демона. Вместе с Галиной каждый вечер, как маленькую, заставлял меня есть.

А сегодня с утра ещё как-то странно начал коситься в сторону соседского дома.

Наверно, правильно было спросить, что происходит. Мой замечательный начбез был последним человеком на земле, который ждал бы приезда Никиты Лаевского.

Но каждая мысль о Никите все еще жалила. Упоминания о нем заставляли вздрагивать. И я молчала.

Отвлекаясь на редкие телефонные разговоры с Наташей, писала дипломную работу. Старалась даже не смотреть в сторону новой стопки документов от управляющего. Той самой, которая могла стоить мне банка, а его сотрудникам – работы.

А когда чувствовала, что больше не могу, и мозг вот-вот взорвется от напряжения и тревоги, отворачивалась к окну.

* * *

Январь в этом году был точной копией января двухлетней давности. Тот же холод, который пробирал до костей. Та же фирменная питерская влажность, при которой температура в минус пять ощущалась, как минус пятнадцать. Тот же снег.

Вечером в свете фонарей можно было часами наблюдать за снегопадом. Видеть в падении снежных хлопьев свой особый танец. Отпустив на волю фантазию, замечать узоры в наледи на стекле. И сквозь темноту, ветер и белую завесу различать силуэты.

Сегодня я представляла Никиту. Обычно даже его имя было табу в моем доме и моих мыслях. Но усталость на пару с отчаянием уничтожили последние остатки силы воли.

Мне снова просто необходимо было оказаться рядом с ним на застекленном балконе загородного ресторана или на полу его дома перед горящим камином.

Возможно, эта была какая-то форма зависимости. Ещё один диагноз на мою больную голову. Но только от одной мысли, что я рядом с ним, губы растягивались в улыбку, а внутри загоралось что-то тёплое и родное.

Как солнце. Моё собственное.