Жена напрокат

Я вся выпугалась. Да как это я сяду? На мне белые туфельки на высоких каблуках, кремовое, с розами, подвенечное моё платье. Голова обвязана алой лентой. Мне и страшно и… весело. Мышь копны не боится! Стройная, неотразимая, стою поперёк согласию качаю головой. Не сяду!

«Можь, Белоснежка, ты взамуж желаешь? За королевича! М-могу!.. У нас в загсе закон: кто первая объявляется с утреца, тоей выдают под расписку королевича! Ни боль ни мень. Соглашайся. Везу! С этого часа наточно захватишь, устолбишь перву очередь!»

Я каблучком по рельсу постукиваю, вальяжно вздыхаю.

«Где уж нам уж сбегать замуж, мы уж так уж как-нибудь… "

«Не жалаешь взамуж… Так ближе`й загса книжный мага`зин… С моим удовольствием доставлю первую на братовьёв… Сказочки…»

Я ничего не имею против сказок. Даже напротив… Книжный ближе… Скорей развяжусь… Да как я сяду на метлу?… И вокруг ни души…

Тут он выдернул из сапога поварской, с локоть, ножище.

«Кончай выёгиваться!.. Не сядешь, волосатая хромосома, – приреж-жу!»

Страх и повали меня на метлу.

Мужичок взбрыкнул молодым жеребчиком, игогокнул и бегом. Три остановки молча мчал без остановки.

Слышу, подрала я всю попонию, ноги. Платье лоскутками. Каблуки посбились, послетали.

Боль всю так и печёт, так и печёт. Мне бы на крик кричать – страх не пускает наружу ни голоса, ни слёз.

Ну, подлетел он к книжному. Стал. Отхекивается.

«Приехали… Вставай… Дальше трамвай не идёт… Наш трамвай идёт в парк…»

При этих словах всматривается он вдаль по улице и на остановке примечает размытую неясным, нетвёрдым светом фонаря одинокую фигурку.

«И каковский это из семи козляток честно дожидается своего Волка?… От лешак… Рано, выходит, бить отбой… Как не обслужить?…»

Пока мужичок так рассуждал, я трудно поднялась и – бежака!

«Крошечка Хаврошечка! – взрывчато гаркнул он. – А платить?!»

Вымахнула я из сумки всё что было. Три бумажки по рублю. Подхожу на ватных ногах. В дрожи сую. На свету блеснуло с пальца мое кольцо.

С прощающей, мягкой подкруткой ущипнул он меня выше обручального колечка. Ласково отвёл руку с деньгами:

«Взяток не беру!.. Драйку[70] давай. Как на трамвае!»

Я ему десяточку. Мельче не было. Вернул он мне семь копеек в сдачу и, игогокая, упругим галопом поскакал дальше, настёгивая себя прутиком.

От этой жути меня всего съёжило. Ну и сны… Как бы беды не натянуло…

Только два…

Не спится. Хоть захлопывай глаза. Хоть пялься в потолок. Эффект нулевой.

Жена зачем-то ставит пригорюненно стопку на стопку.

Я зачем-то крест-накрест утягиваю, ужимаю всю эту горку зелёной токопроводкой и – намётом к пункту!

«Неужели проспал? – грохало в висках. – Неужели я, ёлка с палкой, последний?…»

Фу! Упарился, дух из меня вон. Так зато я первый!

И единственный!

Часов через шесть подкружил меж деревьями к пункту на красном «Жигуле» без номера угрюмый со сна приёмщик Краюшкин.

Я скорей своё приданое на раздольные амбарные весы.

Краюшкин барственно гремит гирькой. Из милости роняет в дремучее, чёрное буйство вислых усов:

– Мимо.

– Мимо чего?

Мимо абонемента. Недолёт четыре кэгэ.

– Через десять минут долетит! Найду! Три тыщи с гачком книг! Не найти!?

Я на одной ноге домой.

Выдернул четыре кирпича из чьего-то собрания. Что попалось под руку. Охоту сполнять, убытку не считать!

– А теперь грамм триста лишку, – посветлел лицом приемщик. Моя радость – его радость! Томики-то мои девственно-чистенькие. Нечитанные.

– Не рвать же от книги! – кидаю нетерпеливый жест и в горячке тяну к нему руку. Дарю свои скромные граммы, только давай побыстрей талон!

Карман с талоном я надёжно зашпилил и, возвращаясь домой, прижимал карман к груди. А ну выроню!

Благоверная провожала меня за сказками со всеми почестями. Чуть не как национального героя.

Я уже важно спускался по лестнице с красным велосипедом на плече, когда она, чем-то хрустко шурша, в спешке нагнала меня.

– Главное – забыли! – выкрикнула с досадным укором. – Во что положишь-то? Вот несу… Сперва в целлофановый пакет. Потом пакет с книгой в сумку. Вот смотри… Кладу под прижим на багажник…

В магазине на Федеративном я внёс велосипед в тесный тамбур и, опасаясь, чтоб охотники приключений не разлучили меня с ним, рысцой к толпе в подписном углу.

– Братьев нету? – на крике покрываю бубуканье толпы.

– Братьев нет! – кидает поверх шляп и косынок продавщица. – Остались одни сестрицы.

На Перовской стоят мои братья!

Но они по ту сторону замка, я по эту. Обед! Откроют минут через двадцать.

Мучительней минут я не знал в жизни.

Возле замка уже кипел кой-какой народец.

Я сделал братишечкам ручкой. Ку-ку, я здесь! – и, не сводя с них сладкого взгляда, потиху бочком, бочком протёрся к замку.

Минимум наш!

И максимум приголубим. В жизни главное первым подбежать к кассе. Первый у кассы будет как следствие первый у продавца!

Наконец-то я держу братьев!

Но…

Не пойму чувства. Мне и радостно и не очень.

Уж больно братушки в какой-то тусклой, жёлто-грязной одёжке.

У нас на кухне стены покрыты красной краской. Мы и собираем книги строго под цвет кухни.

– А подайте, – говорю, – мне тот экземплярчик. Красный. С витрины.

– Бракованный экземпляр.