Жена-незнакомка

– Мы победили при Рокруа, – заговорил он, помолчав, чтобы лучше собраться с мыслями. – Когда началась битва… Я был ранен еще раньше – в дозоре, – а потому оказался не столь ловок, как обычно. Потому получил еще несколько ран, которые уложили меня в постель. Я отказался пребывать в полевом госпитале и валялся в палатке, злой на весь мир. Тогда пришло письмо от моей супруги, в котором она сообщала о своих делах – ничего необычного, никаких требований, а в конце лишь высказанное пожелание меня увидеть. Оно лежало у меня под рукой, так как время от времени мне хотелось его перечитать. И вот однажды я забылся сном, а когда пробудился, то увидел рядом Гассиона, зашедшего навестить меня. Он сидел и читал письмо Жанны. Читал мое письмо! – Как Раймон ни сдерживался, все равно не смог удержать злости. – И уже дошел до конца. Я прохрипел что-то, а он поднял на меня потрясенный взгляд и сказал: «Черт побери, Марейль, так вы же давно женаты и не были в родовом поместье два года? Два года!» Я заявил, что это только мое дело. Гассион и раньше пытался отправить меня домой, говорил глупости об усталости и отдыхе, но сам-то годами остается на войне – с чего бы мне уезжать? А он пришел просто в неистовство, сидел и потрясал письмом, почти кричал. Дескать, как я могу пренебрегать вниманием столь умной женщины, которая способна составить подобное послание, и что я немедленно, едва смогу сидеть на лошади, отправляюсь в Марейль и провожу с нею месяц, а лучше – целое лето. Потом он вызовет меня, хотя не уверен. Он действительно разозлился.

– С чего бы Гассиону так печься о твоем благополучии? – спросил внимательно слушавший Бальдрик. – Он никогда не проявлял особенного внимания к узам брака и избегает их как огня. Я-то хорошо его знаю, все-таки мы в родстве, пускай и в отдаленном.

– И тем не менее для него есть кое-что святое, как он сам говорит. Он уважает женщин, друг мой. Он никогда не приблизит ни одну из них к себе настолько, чтобы попасть в любовную зависимость от нее или же чтобы сделать ее несчастной. Он не разбивает сердца, потому что настоящая его супруга – война. Однако я вынужден был жениться по завещанию. Если бы не оно, кто ведает… Я никогда не испытывал тяги к браку, мне хватало любовниц. Но есть долг, а долг я помню. Вот Гассион и потребовал его исполнения. Уверял, что долг – это не просто сказать «согласен» перед алтарем. А когда вспомнил, что наследников у нас с Жанной нет… – Раймон безнадежно махнул рукой.

Друзья помолчали.

– Такая несусветная глупость, – через некоторое время продолжил шевалье де Марейль. – Я понимаю, что мог бы впасть в немилость, если ослушался бы приказа или совершил бы еще какое-нибудь деяние, вправду достойное кары. Однако женитьба!.. И моя жена. А Гассион еще рассказал об этом герцогу Энгиенскому. Я едва не испросил у его высочества разрешения вызвать наглеца на дуэль, но Гассион… Ты понимаешь, что это невозможно. Они приказали мне, и я подчинился, едва смог сесть на коня. Теперь они осаждают Тионвиль, а я проведу здесь все лето, потому что не сомневаюсь: Гассион не станет присылать за мною раньше. Затем – зима, которую тоже придется провести в Марейле. К весне, возможно, меня простят. А возможно, – он смотрел в огонь тяжелым взглядом, высказывая наконец самые тайные свои мысли, – это интрига, кто-то захотел избавиться от меня.

– Тогда это очень странная интрига, – покачал головой Бальдрик. – Слишком… несуразная.

– Потому я полагаю, что все это чистая правда, – усмехнулся Раймон. – Ты же знаешь, как упрям может быть Гассион, вслед за своим командиром. Упрямство герцога уже вошло в легенды, а он ведь еще так молод, и впереди у него много подвигов – в том числе и на этом поле… Они решили посмеяться надо мной.

– Не думаю. Скорее они искренне пекутся о тебе, ведь вы друзья – во всяком случае, с Гассионом.

– Я тоже так думал, – мрачно ответствовал Раймон. – Я полагал, будто он такой же, как я, и понимает мои устремления. Мне ничего не нужно, кроме войны. А войну он у меня отнял. Но от этого она не перестает быть нужной мне, и он ошибается, если полагает, будто такая ссылка заставит меня думать иначе. Я проведу в Марейле столько, сколько будет необходимо, чтобы зачать наследника.

– Что же ты к этому еще не приступил? – спросил барон ехидно.

Раймон пожал плечами. Ответы казались столь смутными, что он вряд ли смог бы облечь их в слова.

Не дождавшись объяснений, Бальдрик проговорил медленно, словно обдумывал свои слова на ходу и подбирал их, дабы выразиться деликатнее:

– Видишь ли, Раймон… Хотя меня ты чести переписки не удостаивал, твоя супруга делилась со мной крохами с твоего стола. И я знал, что ты благополучен, насколько это возможно. Понимал тебя гораздо лучше, чем твоя жена. Не зря мы долгие годы сражались вместе.

– И я жалею, что это не происходит до сих пор.

– А я уже не слишком.

Раймон воззрился на друга во все глаза.