— Ирод проявил слабость, пойдя на поводу у этих женщин. И у него плохие советчики. Меньше всего нам нужно здесь жертвенное лицедейство. Ему придется это уяснить. Ирод ведет себя как ребенок, а не представитель Рима.
— Кстати о детях... — Я кивнула на Марцеллу, стоявшую в дверях с широко открытыми глазами.
Мы прекратили разговоры об отрубленных головах.
На следующее утро мы с Рахилью отправились в город в паланкине. Когда мы добрались до центра, она отдернула полог и стала смотреть по сторонам. Я опять не могла не восхищаться красотой Тиверии с ее помпезными статуями и великолепными нимфеями. Мы повернули за угол, и я увидела статую императора, возвышающуюся над нами. Я поморщилась вопреки своей воле. У, злыдень!
— Давайте выйдем здесь и оставим паланкин, — предложила Рахиль.
— Ты делаешь из этого такую тайну. — Я подала знак носильщикам остановиться.
— Анна сказала, что храм находится у подножия холма недалеко от того места, где стоит памятник Тиберию, — сказала Рахиль, когда один из носильщиков помог нам выйти из паланкина.
Мы пошли по извилистой улице, повернули за угол, и перед нами оказалось красное строение с позолоченными колоннами.
— Чей это храм? — поинтересовалась я, но Рахиль только загадочно улыбнулась и стала подниматься по мраморным ступеням.
Мы оказались в полутемном преддверии храма, освещенном только одной лампой, источавшей благовоние. Дальше мы прошли в помещение, от убранства которого захватило дух. Сотни свечей освещали фрески на стенах, мозаичные полы и десятки скульптур, изображавших странную богиню, которую я никогда не видела раньше.
— Кто это? — спросила я, удивленно посмотрев на Рахиль.
— Астарта, или Ашторет. Это не Исида, но очень похожа на нее. Астарта — божественная женщина, дарующая плодородие и плодовитость.
Я обвела взглядом все вокруг.
— Астарта, — повторила я, наслаждаясь звучанием этого имени. Широкие бедра как признак плодовитости, большие груди, пухлые губы. Я вспомнила священников с тонкими губами, служивших Яхве, рыбаков на пирсе в Магдале, отказавшихся даже говорить о Мириам. — Трудно даже представить себе, что такая дородная богиня может находиться здесь.
— Раввины и пророки веками пытались извести Астарту, но им с ней не сладить. Даже Соломон построил для нее храм.
— Наверное, это произошло сотни лет назад, — заметила я,
Рахиль пожала плечами:
— Этот храм построен совсем недавно. В стране земледельцев и пастухов плодородие и плодовитость — это все.
— Я думаю, дело не только в этом. — В памяти ожили смутные воспоминания того, что сказала Мириам много лет назад: «Для них радость — доставлять удовольствие другим». — Разве мужчины не поклонялись Ашторет, предаваясь любви? Разве они не платили за эту любовь?
Рахиль кивнула:
— Жрицы Ашторет — это священные проститутки.
— Они занимаются проституцией? — недоуменно спросила я.
— Именно так. Только это слово не совсем подходит к нам, — услышала я мягкий женский голос за спиной. — Мы, служительницы Ашторет, отдаем свои тела, но наш жизненный путь остается духовным.
Женщина в синем одеянии вошла тихо и сейчас стояла рядом со мной перед алтарем. Хотя ее длинные волнистые волосы убелила седина, под полупрозрачным платьем угадывалась стройная, крепко сложенная фигура.
— Меня зовут Ева. Я — верховная жрица храма Ашторет. Могу ли я вам чем-то помочь?
— Как я понимаю, здесь в основном помогают мужчинам.
Ева улыбнулась:
— Вы удивитесь, но женщины тоже приходят сюда молиться и делают пожертвования. — Она кивнула в сторону двух приделов с алтарями, уставленными круглыми лепешками. — Их только сегодня принесли прихожанки, чтобы получить благословение Ашторет. Одни хотят иметь или удержать возлюбленного, другие — забеременеть.
Я внимательно посмотрела на жрицу, пытаясь угадать ее возраст. Гладкая, ухоженная кожа, но при ярком освещении видны тонкие морщины вокруг век и губ. В умных глазах — затаившийся юмор. В какой-то момент я подумала о своей матери.
— Я служила богине двадцать пять лет, — сказала она, словно отвечая на немой вопрос.
— Можно сказать, вы хорошо пожили.
— Очень хорошо, — согласилась она, поправляя бархатцы на алтаре. — Служение богине может продолжаться год или всю жизнь. Это решать нам. Некоторые из нас обзаводятся детьми и растят их здесь, в храме. Многие жрицы — дочери жриц.
Ее слова глубоко поразили меня. Они шли вразрез со всем, что я видела в Иудее и Галилее. За исключением Иродиады — ее едва ли можно принимать в расчет — жизнь женщин казалась по большей части обусловленной традициями, давным-давно установленными мужчинами и все еще упорно ими навязываемыми.
— Но, — возразила я, — Яхве и его священники не приемлют...
— ...женщину, самостоятельно принимающую решения, вы хотите сказать? Совершенно верно. Такое не приветствуется не только священниками, но и вообще мужчинами.
— Госпожа! — отвлекла меня от разговора Рахиль и слегка потянула за руку. — Господину может не понравиться...
Ева и я переглянулись и засмеялись.
— Ты права, — согласилась я.
— Зачем вы пришли к нам? — спросила жрица.
— Просто так. Вообще-то я поклоняюсь Исиде.