Жена поневоле

– Вы, все неправильно поняли, – заволновался представитель закона, пытаясь прояснить ситуацию и отходя подальше от шумливой троицы. – Никто ее не толкал! Женщина сама упала из-за собаки…

– Сама! – наигранно возмутилась Кира, успокаивая Лариона и крепче берясь за ошейник. – Как вам не стыдно, капитан! Вы хотели меня оттолкнуть, а собака на вас набросилась! Я еле его удержала, чтобы он вас не покусал. Все видели!

– Да нет же, женщина, – покрываясь красными нервными пятнами, оправдывался следователь, пятясь от прыгающего на него пса – он и не думал, что простой колли может так рьяно защищать свою хозяйку. – Я только руку протянул за вашими документами…

– О-ой! Больно! – застонала Кира, сгибаясь пополам и хватаясь за лодыжку. – Наверно, я ногу сломала.

Растерянно хлопая голубыми глазами, Николай с жалостью смотрел на стонущую от боли женщину – вряд ли можно сломать ногу, поскользнувшись на ступенях крыльца, хотя кто знает… Он вызвал по рации из служебного помещения над гаражом телохранителей и, пока они бежали к дому, помог Кире присесть на ступени.

С болезненным видом потирая ногу, хотя боль гнездилась совсем в других месте: в коленях, боку и в пальцах, Кира быстро анализировала ситуацию – полицейский капитан поверил в то, что, возможно, она, и правда, сломала ногу и, похоже, очень испугался за свою репутацию.

Но чего-то явно не хватало… Чего?

Подумав немного, Кира догадалась – не хватало слез! Ведь слезы – это, женское оружие. Она убедилась в этом, когда, добиваясь своего, рыдала на плече…

Сжав кулаки с такой силой, что ногти врезались в ладони, Кира заплакала.

Крупные прозрачные слезы, словно жемчужные бусины, покатились из ее застывших широко открытых глаз. Они капали на серую с черными разводами шелковую футболку и тут же растворялись, исчезали в стальном цвете шелка, делая его темным и таинственно влажным…

На мужчин, и правда, женские слезы произвели неизгладимое впечатление – соляными столбами они застыли на мраморном крыльце и дорожке, беспомощно глядя на плачущую женщину.

А Кира, вспоминая самые печальные события своей жизни, отдалась на волю жалости и напропалую жалела себя, глядя в пространство остановившимся взглядом.

«– Бедная я несчастная! Одинокая, горемычная! Никто меня не любит! Никто не жалеет! Никто корочки черствой не подаст и не заступится за сироту неприкаянную! Нет ни дома у меня, ни пристанища на ночь! И некуда мне, разнесчастной, приклонить свою буйную головушку – ото всюду меня прогоняют! Никто не пустит меня в свой дом, никто ножки мне не омыть натертые, израненные! Никто не обнимет меня за плечи, не выслушает боль-печаль мою, не погладит по голове, как маленькую, не приголубит! Никто слез моих не осушит и не разделит со мной мое горе-горькое! Бедная я несчастная! Одинокая, горемычная!»

Она вспомнила, как совсем маленькой трехлетней девочкой в гостях у родственников на Украине заблудилась на колхозной бахче среди огромных полосатых арбузов; как шла наугад по бесконечному полю и падала на сухую комкастую землю, цепляясь маленькими ножками за длинные толстые арбузные плети; как плакала от страха и голода, забившись от обжигающих солнечных лучей под колючие лопухастые арбузные листья; как долго-долго ковыряла палочкой твердую полосатую арбузную корку, чтобы хоть как-то утолить мучительные жажду и голод; как тряслась от страха в ночной холодной темноте и плакала от счастья, когда поздно ночью ее все-таки нашла спущенная с цепи хозяйская собака, которую она украдкой кормила привезенными из Москвы гостинцами: печеньем и половинками шоколадных конфет (девочкой Кира так любила шоколад, что не в силах была отказаться от любимого лакомства и собаке доставалась только часть его). Вспомнила о том, что недавно развелась с мужем; вспомнила свой бурный страстный роман, прервавшийся в одно мгновенье; вспомнила, что три недели назад уехал с отцом в Германию на лечение ее бывший жених, пятнадцать лет назад так и не решившийся на ней жениться, а недавно у них наметилась новые отношения, а он уехал… и на сегодняшний день она осталась совсем одна – дочки и родители отдыхают на море, а она прозябает в душной и пыльной Москве и занимается, черт знает чем…

«Хватит рыдать! – остановил Киру ее внутренний голос, вытирая слезы кружевным платочком и некрасиво шмыгая носом. – Актрисулька из погорелого театра! Через десять минут нос опухнет, глаза покраснеют и заплывут, как у пьяницы… Ты этого добиваешься?»

4