Жена самоубийцы

Я познакомилась с его милыми друзьями, матерью и сестрой. Они приняли меня, пожалуй, слишком тепло, и уже тогда я должна была что-то заподозрить, но я оставалась в коконе иллюзий, сотканном образцовым миром, куда мы неожиданно для себя попали.

Впервые я стала подозревать, что с Седриком что-то не так, – наверное, во время медового месяца, когда мы отправились на остров Мадейра. Увидев величественные пики скал, обшитых набивным узором зелени, я внушила себе, что мы обретем здесь еще большее счастье. Оно ждало нас, и мы ждали момента, чтобы остаться наедине, позабыв предсвадебную суету, сам праздник и напутствия гостей, желавших любви и доброго ветра. Все они, конечно, завидовали раю, который мы обрели на земле благодаря друг другу, нашей молодости, стремлению быть вместе как можно дольше.

Мы заселились в бунгало у океана. Вдоль берега, куда хватало глаз, возвышались величественные скалы, они выступали вперед, споря за наше внимание, нависали и тут же скрывались, прячась вглубь острова, подставляя массивные вулканические подножья терпким брызгам океана. Остров окутал нас ленивой дремой, наши мышцы размягчились, будто мы ступили в горячую воду, а улыбка разлилась по лицам. Какой живительный воздух там, мне не описать его: чистый, волнующий, а что за дивные цветы там росли! «Лишь бы хватило красок», – волновалась я, глядя по сторонам. Опьяненные свободой, мы, наверное, походили на выпущенных на волю экзотических птиц.

Ненавязчивый сервис, который предлагал обслуживающий персонал, очень скоро показался нам излишним, и мы, наскоро разделываясь с завтраком, возвращались обратно в постель. Нежась под прохладными простынями, мы не могли наглядеться друг на друга, и прекрасный вид за окном едва ли мог отвлечь нас от созерцания любимых глаз. Казалось, не было силы, способной разделить наши руки, наши тела. Порой я ловила себя на мысли, что не верю в происходящее, слишком явным был этот сон, чтобы не усомниться в его реальности.

Две недели прошли как одно мгновение, и Седрик стал меняться. Поначалу я не могла уловить эти изменения. Он и раньше бывал задумчив, мог подолгу размышлять над какой-нибудь вкрадчивой мыслью, но стоило мне подойти, всегда встречал меня улыбкой. Теперь же я то находила его в молчаливой прострации у окна, то застывшим за столом с томиком Ронсара в руках, казалось, он спал на ходу и никак не реагировал на мое присутствие. Он выглядел рассеянным и, если я звала его, отворачивался или не отзывался. Я решила, что он захандрил. Островной синдром, так называли его туристы, которых мы встречали во время прогулок. Я решила, что в этом все дело. Но если Седрик устал, что мешало нам собрать вещи и вернуться домой во Францию? Я предлагала ему так и поступить, но он отмахивался от меня и отправлялся на очередную прогулку по острову в одиночестве.

Я все реже рисовала. Запасы красок подходили к концу, и, свернув в рулон готовые картины, я не торопилась начинать новые. Мне пришлось подружиться с женщинами, которые ухаживали за садом. Теперь я не стремилась избавиться от них, а стала приглашать в дом, вызывая смущение своими просьбами. Мне нужно было отвлечься, чтобы не признаваться себе в том, что стало очевидным: Седрик отдалился от меня. Казалось, он тоскует по кому-то, кого не было рядом. Но ведь я была его женой, неужели кроме меня в его сердце нашлось место для другой? Я гнала эти мысли, но чем больше я пыталась, тем более зловещим был голос неуверенности, сидящий во мне.

В конце концов я настояла на отъезде. Мне казалось неразумным проводить столько времени порознь, и я надеялась, что, оказавшись в привычной обстановке, все вернется на круги своя. За день до отъезда я собирала вещи и злилась на Седрика за его очередное отсутствие. Я помню, как складывала его рубашки и вдруг почувствовала незнакомый запах на одной из них. Мне показалось, что я узнаю его. Запах кокосового масла – приторный, затхлый, чужой. От подозрения у меня закружилась голова, ведь в ту минуту я осознала, что одна из девушек, работавших у нас, часто отсутствует в то же самое время, когда Седрик отправлялся гулять.

С опустошающей ясностью я поняла, что Седрик влюбился в прекрасную островитянку. Гибкая, загорелая, ей не было и семнадцати, она, конечно же, с легкостью отдала сердце в обмен на внимание богатого, привлекательного иностранца. И вот я уже не могла думать ни о чем другом, кроме того, что он изменяет мне с ней, и, возможно, прямо сейчас. Нацепив сандалии, я побежала по тропинке, обступленной густыми зарослями папоротника, не чувствуя жара солнца, оступаясь на подъеме и задыхаясь от волнения, воображая, как поступлю, увидев их вместе. Я кляла себя за слепоту.