Жена самурая (СИ)

«Кровавым», — пришло в голову неуместное сравнение, и Наоми разозлилась на саму себя. Наскоро ополоснув лицо и убрав в прическу волосы, она надела простое ежедневное кимоно, с которым могла справиться даже в одиночку, и вышла из комнаты.

В помещении для приготовления пищи служанки уже зажгли очаг и поместили над ним греться воду в котелках, когда Наоми присоединилась к ним.

— Кенджи-сама уже встал, госпожа, — сказали ей. — Ему в спальню отнесли чай.

Она мимолетно нахмурилась, закусив губу, и принялась пересыпать рис, чтобы понять, сколько его осталось. По ее расчетам они еще вчера превысили объем, который обычно Наоми выделяла на неделю.

— Отправьте кого-нибудь в хранилище, — приказала она, подавив вздох. — Нам понадобится еще рис.

Убедившись, что служанки справятся с завтраком, и он будет подан вовремя, Наоми вышла из комнаты через заднюю дверь и оказалась в помещении, в котором обычно проводила большую часть своего дня.

Поджидавшая там Мисаки встала при ее появлении, держа в руках ступку для растирания трав. Она уже успела зажечь огонь под котлами, в которых они кипятили повязки для воинов. Накануне Кенджи-сама сказал, что им понадобится больше бинтов, чем обычно, и велел подготовить травы для целебных отваров.

Вдвоем с Мисаки они натаскали воды и наполнили котлы, а также бочку, в которой замачивали повязки перед кипячением. Иначе с них не вымывалась кровь. Впрочем, разводы от нее все равно оставались на повязках, глубоко впитавшись в ткань.

Пока Мисаки помешивала бамбуковой палкой воду и бинты в котлах, Наоми развешивала и раскладывала бесконечные отрезы, чтобы те успели просохнуть на прохладном весеннем солнце. Ее руки, как и всякий раз, отзывались на монотонные, привычные движения тупой болью, но Наоми давно перестала обращать на это внимание.

Покончив с этим, она прошла к котлу, в котором замачивались повязки, и щедро добавила туда мыльного корня, взбив палкой пену. Вода в нем уже приобрела розоватый цвет, и значит, вскоре им с Мисаки придется вылить ее и натаскать новой. Иногда они проделывали это по нескольку раз, прежде чем им удавалось хоть как-то вывести с ткани въевшуюся и засохшую кровь.

Наоми смахнула со лба волосы, выбившиеся из ее некогда аккуратной прически, и приложила руки к горящим щекам. Ее лицо раскраснелось от горячего пара, клубившегося вокруг котелков.

— Я принесу еще мыльного корня, — сказала она, обнаружив, что они истратили почти весь мешочек.

Именно в таком виде — встрепанную, запыхавшуюся, надышавшуюся горячим воздухом — ее встретили на дорожках сада Кенджи-сама и Акико-сан, когда Наоми спешила с мыльным корнем из кладовых обратно к Мисаки.

— Доброе утро, — она поклонилась им, лихорадочно думая, что сделать первым: пригладить волосы, смахнуть выступившую на лбу испарину, расправить помятое кимоно, спрятать за спину натруженные за утро руки?.. — Завтрак скоро подадут.

Во взгляде Кенджи-самы сквозило почти ощутимое неодобрение. Акико-сан смотрела на нее с вопросительным недоумением.

— Прошу прощения, мне нужно кое-что закончить, — пробормотала Наоми, рассматривая землю у себя под ногами, и сбежала от них прежде, чем ее успели окликнуть.

У себя в спальне она тщательно вымыла и напудрила лицо, заново собрала волосы в высокий пучок и сменила кимоно на более подобающее ее статусу хозяйки поместья. Еще бы она себя таковой ощущала…

Переодеваясь, она неосознанно накрыла ладонями живот. Наоми показалось, что он чуть-чуть вырос, и она улыбнулась. Ей вдруг безумно захотелось, чтобы ребенок уже родился, и она могла взять его на руки. Прижать к груди.

Кенджи-сама уже сидел за столом в комнате для трапез, когда она вошла туда. Он встретил ее пристальным, внимательным взглядом, так сильно напомнившим ей взгляд Такеши.

— Почему ты занимаешься всем сама? — прямо спросил он, стоило Наоми опуститься на татами напротив него. — Ты должна себя беречь.

— Я отпустила почти всех слуг, — она постаралась как можно беззаботнее пожать плечами. — В деревнях осталось мало мужчин, там сейчас важна каждая пара рук.

Кажется, ее напускное веселье Кенджи-саму ничуть не убедило. Он переплел пальцы, поставив локти на край стола, и нахмурился.

— Это не означает, что ты сама должна становиться служанкой.

Наоми прикусила язык. Она не осмелится признаться, что ей нравилось. Что она чувствовала себя спокойно, когда занималась делами поместья. Что расслаблялась, несмотря на усталость.

— Наоми, — Кенджи-сама требовательно позвал ее. — Ты должна знать еще одну вещь. Твой отец предал нас.

От ее щек разом отхлынула вся кровь. Она вскинула голову, не желая верить услышанному, но чувствуя, что все до последнего слова — правда. Она впилась пальцами в колени, стиснула кулаки, не заботясь о том, что сминает ткань, и отвернулась. Смотреть в глаза Кенджи-саме было и страшно, и стыдно.

Она дочь предателя.

В иные времена к сэппуку прибегали и после меньшего позора.

— Он принял сторону Тайра и отрекся от тебя.

Каждое слово Кенджи-самы хлестало Наоми, словно плеть. Она стиснула зубы, сдерживая рвущиеся изнутри всхлипы. Так стыдно ей не было еще никогда.