Жена скупого рыцаря

Сейчас дача Мухиных в запустении. Пять лет назад, когда мои родители продали дом на Николиной Горе, Муза обиделась. Ей казалось, что следовало продать «Бетонный завод» и оставить молодым участок в престижном месте. Но Музу никто не спросил. И страдает участок за сто двадцать километров от Москвы. Он покрылся лопухами и крапивой, мы несколько раз съездили на прополку, но у Музы внезапно обнаружилась латентная аллергия на сорняки. Руки свекрови покрывались чесучими волдырями и распухали… И почему она до сих пор не продает участок? Соседи злятся, мол, из-за нашего забора на их территорию распыляются-расползаются вредные травы…

— Сима! Уснула? — окрик свекрови. Я вздрагиваю, открываю глаза и опять вздрагиваю. Мне в лицо улыбается лошадь Пржевальского с баранкой в зубах. Пожалуй, все-таки следует сказать свекрови, что старые челюсти — абсолютная дрянь. — Иди к себе…

Я целую свекровь и перебираюсь в кровать. Последней мыслью становится: «Бедная, бедная Муза, а дрянь я, а не зубы…»

И снится мне сосед по даче Гриша. У него в руках — знакомая гитара с наклейкой кока-колы. Руки крепкие и загорелые, гитара лежит на бедрах, туго обтянутых голубыми джинсами… из-под штанин торчат лапти сорок восьмого размера… «Как накачался Гриша! — восхищаюсь я. — Такой дохлый раньше был…» Или это не Гриша, а сосед бандит? Лицо с дачи, тело из Москвы… кто-то из этих двух соседей откладывает гитару в сторону и тянется ко мне. Но лает Людвиг, кричит свекровь…

— Сима! Сима! Вставай!

Свекровь действительно кричит. Но не во сне, а наяву. И лает Людвиг.

Я вскакиваю и, натыкаясь на углы, несусь в прихожую.

Муза Анатольевна в широкой белой рубашке и чепчике поверх бигуди похожа на ошалевшее привидение. Привидение носится по коридору и вопит: «Нас грабят, нас грабят!».

В руках свекрови я замечаю чугунную сковороду и трубку телефона «Панасоник».

— Кто грабит? — спокойно спрашиваю и оглядываюсь в поисках преступников.

Никого. Только свекровь со сковородой. Но Людвиг, напружинив хвост, стоит носом к двери. Его короткая жесткая шерсть вздыблена на загривке, и пес то лает, то рычит на косяк.

А это не типично для нашей флегмы. Безусловно, Людвиг еще способен на щенячьи проказы, но в остальном вполне адекватен. Без толку брехать не будет. Тем более ночью.

— Звони в милицию! — приказывает свекровь и протягивает мне трубку «Панасоника». Сама сжимает ручку сковородки обеими руками, приседает для устойчивости и становится похожа на заслуженного теннисиста, готового к приему подачи.

— Чего сказать? — спрашиваю я и набираю 02.

Но телефон молчит, и я тут же вспоминаю, что отключила его самолично прошлой ночью. Вот небось свекровь-то удивилась! Никто ей не звонит, на прогулки не зовет, о самочувствии не спрашивает… Думаю, обиделась, потому и старую челюсть примеряла.

Все это проносится в голове за долю секунды, и я беру тайм-аут.

— Скажите толком, что случилось?

Муза убирает сковородой выбившуюся из-под чепчика прядку и зловеще нечленораздельно шепелявит:

— Какая-то сволочь пыталась открыть дверь…

— Когда?

— Не знаю, я проснулась от лая Людвига… иду к двери… смотрю… — Муза таращит для правдивости глаза из-под чепчика, — замки отперты… Людочка в истерике…

— В глазок бы лучше посмотрели, — бормочу я и приникаю к окуляру.

Никого. Если кто и был, давно удрал.

— Сима! — опомнилась вдруг свекровь. — А я дверь-то запирала?

Дверь свекровь запирает всегда. На два ключа, на стальной засов и цепочку толщиной с пожарную кишку.

— Не помню, — говорю я и прячу плутоватые глазки.

Боевая сковорода беспомощно опускается вниз, свекровь без сил опускается на обувной ящик.

— Запирала… — бормочет свекровь себе под нос, — или не запирала…

— В милицию звонить? — прерывая поток сомнений, спрашиваю я и трясу «Панасоником».

— Звони… или не звони… — Муза впала в прострацию, никак не может решить — грабили ее или нет.

Я сажусь рядом с ней на тумбочку. Свекровь автоматически бормочет: «Встань, сломаешь, ты тяжелая», — и продолжает издеваться над собственной памятью.

— Муза Анатольевна, идите спать. Я не помню, чтобы вы запирали дверь…

Как потерянное привидение, Муза Анатольевна бредет в свою спальню, мерно покачивая сковородой. На пороге комнаты она вдруг разворачивается ко мне и пристально смотрит:

— Сима, а где твои ключи? Вчера я тебе отпирала…

— На месте, в сумочке, — как всегда убедительно вру я.

— Точно?

— Идите спать, Муза Анатольевна.

Оконфузившаяся свекровь непривычно рассеянна. Она дает мне указание закрыться на все замки и удаляется в опочивальню.

А меня начинает колотить. Последовательное запирание всех замков на ночь — ритуал, привычный моей свекрови, как утренняя чашка чая. Действия доведены до машинальных и выполняются бездумно. Но я помню точно — перед сном Муза Анатольевна гремела в прихожей ключами. Я тогда еще не уснула крепко и решила, что беднягу Людвига горох пробрал и хозяйка сама повела его на прогулку. Но Муза Анатольевна только заперла дверь.