Жена скупого рыцаря

Машина соседа подъехала, и я сбежала к ней, не изображая гранд-даму и не дожидаясь, пока мне распахнут дверцу и усадят на кожаные подушки.

Лев плавно взял с места, отъехал метров триста и остановился.

— Ты как? — спросил он и развернулся ко мне.

— Держусь. Мы не опоздаем в милицию?

— Нет. Я хотел кое о чем поговорить с тобой…

Лев мялся, никак не мог начать, и я подстегнула его вопросом:

— О чем?

— Ну… в общем… так. Я боюсь, что смерть твоей подруги произошла не случайно.

— Как это? — я удивилась и машинально потянулась к сумочке за сигаретами.

— Боюсь, ей помогли умереть. — Лев нажал на кнопку в панели, открыл пепельницу и разрешил: — Кури.

Пока я, дрожа руками, ловила пламя зажигалки кончиком сигареты, он молчал. Смотрел сквозь тонированные окна на улицу и давал мне время привыкнуть к новой мысли. Наконец снова заговорил:

— Видишь ли, Серафима… я спортсмен, и травмы для меня — привычное дело. Кое-что в травмах я понимаю. Вчера днем я встретился с врачом, который определил причину смерти Виктории. Так вот… Кроме сломанного пальца, на теле твоей подруги нет ни одного повреждения. Ни ссадины, ни царапины, ни одного ушиба.

— И что это значит?

— У Виктории были хрупкие кости?

— Нет. Вернее, я не слышала, чтобы у нее когда-то раньше были переломы.

— Да, — кивнул Лев, — их не было. Человеческие кости — не сухие веточки, Сима. Для перелома нужны усилия. Если бы Виктория сломала палец в падении, на теле остались бы хоть какие-нибудь следы. Но их нет…

— Это врач так считает? — перебила я.

— Врач считает, что смерть произошла от естественных причин, — хмуро произнес Лева. — Но он профессионал и не мог не заметить, что на руке, на пальце, не осталось даже ничтожной, микроскопической царапины. Падение даже с высоты собственного тела оставляет следы.

— А если она просто сползла с лавочки?

— Тогда бы она не сломала мизинец. Или она падала так, что кость могла сломаться, или мягко сползла с лавочки. Или — или. Пойми, Сима, на теле должны были остаться следы. Но их нет. Рука словно и земли-то не касалась! Сухая, чистая…

— Но почему врач ничего не сказал Тоше?

— Виктория умерла от разрыва сердца, — вздохнул Лев. — В этом нет сомнений. Но кто-то… я не знаю, кто… напугал ее. Или пытался задержать… В общем, я тебе все рассказал. Дальше думай сама.

— О чем?

— Рассказывать об этом Анатолию Карповичу или нет.

В том, что сейчас нельзя ни о чем подобном разговаривать с Тошиком, я была уверена. Одна мысль о том, что последние мгновения жизни Виктории могли быть ужасными, сведет его с ума. Я, во всяком случае, уже почти сошла. Сидела и тупо смотрела перед собой. Потом спросила:

— Ты уверен в том, что сейчас говоришь?

Лев удобней устроился на водительском сиденье, тронул машину с места и, вливаясь в поток автомобилей, сказал:

— Сима, на факультете физической культуры преподают анатомию. Я не буду утомлять тебя анатомическими подробностями, просто поверь — такие повреждения не происходят без следов. Как будто… ну… Все выглядит так, словно руку обернули ватой и сломали палец.

Я поверила. Виктории помогли умереть. И теперь разговор с оперативником из Текстильщиков пройдет иначе. Совокупность происшествий последних дней и так выглядела пугающе, но после Левиных слов я поняла — набор случайностей не случаен.

— Как ты вышел на врача? — Я говорила лишь для того, чтобы не остаться один на один с этим кошмаром. Я чувствовала себя стержнем, осью, на которую наматывается пелена ужаса. Не думать, ни о чем не думать! Приедем на место, поговорим с профессионалом и переложим все на его плечи.

— Ребята из ОМОНа помогли, — скупо пояснил Лева. — Ты очень устала?

Не то слово. Сейчас я была готова ехать до Владивостока, лишь бы не вставать, не двигаться и, главное, не думать. Смотреть в окна, глазеть на пейзажи и не бороться с паникой.

Боже! Если Лева прав, то… меня хотят убить!

Паника заползала в меня медленно, душила липкими щупальцами, и я почти задыхалась. Когда Лев увидел, что я постоянно озираюсь на машины, следующие сзади, он положил руку мне на колено и тихонько сжал.

— Не трусь, Серафима! Прорвемся! Поговоришь с капитаном, и все будет тип-топ!

Хорошо ему обещать! А у меня, кажется, уже медвежья болезнь разыгрывается… после съеденного и услышанного.

И почему я сразу не пошла в милицию? По горячим следам насильника могли поймать!

Почему-то причастность брезентового гада к смерти Виктории казалась мне наиболее вероятным объяснением всего. Иных объяснений просто не могло быть. Ни я, ни Виктория не сделали никому ничего дурного. Самым страшным преступлением, за которое меня можно наказать, является бытовое вранье. Но за это не убивают. Тем более подруг преступницы…

Как оказалось позже, страх, что подкидывал меня над сиденьем джипа, был ничто в сравнении с тем, что произошло в отделении милиции Текстильщиков. Настоящий ужас я испытала там.

Капитан Белимбаев оказался щуплым молодым пареньком с раскосыми глазами.

— Я вас внимательно слушаю, — сказал Батыр Рашидович, записав мои данные на листе протокола.