Жена Цезаря вне подозрений

За день крошечные листочки на деревьях чуть подросли. И воздух был свежий, и вся ранняя весна не могла не вызвать ничего, кроме восхищения, а вызывала… тоску.

– Лера! – Леонид тронул ее за руку, останавливая. – Я живу тут совсем рядом. Давай ко мне зайдем, а? Ты не думай ничего такого…

– Я не думаю, – улыбнулась Лера. Смущение спутника ее растрогало, хоть на душе и было очень тяжело.

– Зайдем? – заглянул ей в глаза мужчина.

– Зайдем, – согласилась Лера.

А почему нет, собственно? Она не замужем. Она свободная женщина.

Жил Дорышев действительно совсем рядом, один в большой квартире.

– У меня родители умерли, а сестра погибла, – скупо объяснил он, пропуская гостью в просторную прихожую. – Чайку выпьем? Кофе я не могу предложить, к сожалению. Не держу.

– Леня, а покрепче у тебя ничего нет? – неожиданно спросила Лера.

– Есть, – не удивился хозяин, прошел в большую комнату с баром в старой стенке и доложил: – Вино есть, вермут. И водка, только мало.

– Вермут, – выбрала Лера.

На одной из книжных полок она заметила фотографию смеющейся девушки. Та была неуловимо похожа на Леонида и еще на кого-то, только не смогла вспомнить, на кого именно.

– Это моя сестра, – объяснил Дорышев, заметив, что Лера разглядывает снимок.

А та взяла портрет в руки и поднесла почти к самым глазам. Девушка на изображении переплела пальцы, и на правой ее руке был отчетливо виден оригинальный, по-видимому серебряный, браслет. Скорее всего, сестра Лени и хотела продемонстрировать браслет, потому что украшение получилось почти в центре кадра.

– Она работала в нашем институте, – добавил Дорышев. Достал два бокала, поставил их на круглый старый стол без скатерти и подвинул гостье стул. – Садись.

– А… потом?

– А потом погибла. Ты посиди, я сейчас колбаски нарежу и принесу. Больше у меня ничего нет, – виновато улыбнулся хозяин дома. – Но колбаса хорошая.

Нужно было предложить ему помочь соорудить нехитрую закуску, но Лера опять потянулась к фотографии и вздохнула. Ну вот, теперь замучается, решая, кого ей напоминает сестра Дорышева. Леня чем-то звякал на кухне, и она, боясь, что тот застукает ее за странным занятием, быстро достала телефон из сумки и наспех перефотографировала старый портрет.

Леонид вернулся с тарелкой неровно нарезанной колбасы, а заодно принес две тарелки и две вилки.

– За что пить будем? – Он разлил вермут. – За нас?

Лера потянулась к нему с бокалом, чокаясь.

– Что случилось с твоей сестрой, Леня?

– Ничего хорошего. – Он поставил пустой бокал на стол и посмотрел на фотографию. – Это ее последний снимок. Поехала в дом отдыха – у института раньше имелся свой дом отдыха – и в тот же вечер погибла. Несчастный случай. А потом умерли родители.

Дорышев снова налил себе и выпил.

– Ты… ты не веришь в несчастный случай? – Лера сама не поняла, как это у нее вырвалось.

– Не верю. – Леня опять посмотрел на фотографию. – Сестру нашли утром, но упала она с косогора в одиннадцать вечера. А ведь была трусиха, боялась темноты. И никогда не пошла бы куда-то одна вечером. Никогда.

– Тамара была ее подругой? – помолчав, задала Лера следующий вопрос, тоже возникший по наитию.

– Не совсем, – криво усмехнулся Дорышев.

Ему-то хорошо было известно, что Тамара вовсе не была Инниной подругой. Инна терпеть ее не могла, просто ненавидела. И упоминала о ней со злостью. Впрочем, сестра обо всех говорила довольно зло. Хотя и с юмором, конечно. Мать смеялась, а отец недовольно поджимал губы. Но замечаний не делал, все прощая любимой дочери.

– Инна увела у нее жениха. И знаешь кого? Тишинского.

Тут Лера сообразила: Мила! Вот кого напоминает девушка на фотографии!

– Леня, – спросила тихо, – ты думаешь, твою сестру убили?

– Я думаю, ее убил Тишинский, – не сразу ответил Дорышев. – А Тамара знала.

Он не сразу до этого додумался. Просто ничем другим Леонид не мог объяснить такое… человечное участие Тамары в горе его семьи. Только виной. Предположить, что сестру убила сама Тамара, он все-таки не мог, да Инка и не пошла бы с ней гулять поздно вечером. Тогда кто? За кого Тамара могла чувствовать себя виноватой перед совершенно чужими людьми? Только за Тишинского, которого любила всю жизнь. Больше ни за кого.

Лера допила вермут и посидела молча. Ей вдруг стало тошно от чужих тайн. Захотелось на улицу, на свежий воздух. Или наоборот – в метро, в толчею, в тесноту вагона. Она с удивлением посмотрела на собеседника, не понимая и не желая понимать, как тот может ежедневно сталкиваться с убийцей собственной сестры, здороваться с ним и сидеть на совместных совещаниях, даже если это… предполагаемый убийца.

– Леня, ты прости меня, я пойду, – сказала она, вставая. – Прости. И не провожай.

Лера боялась, что Дорышев станет ее удерживать, но тот не стал. Только произнес ей в след:

– Ты очень красивая. У тебя потрясающие глаза.

Леонид опять напомнил Лере маленького потерявшегося мальчика. Она постояла секунду в дверях и тихо вышла.

* * *