Ярдли собиралась возразить, сказать, что они найдут способ добиться обвинительного приговора, что ей ничего не угрожает, но Тэра была уже не ребенок. И Джессика с особо острой болью почувствовала, что больше не может оберегать свою маленькую девочку от невзгод этого мира.
— Да, одержит.
— Выйдя на свободу, он захочет расквитаться с нами. Я это чувствую. Вчера вечером я читала про агрессивный нарциссизм. Уэсли считает всех людей вокруг недостойными себя. Мы для него лишь игрушки.
— Уэсли… не такой, как все. Да, у него есть черты агрессивного нарциссизма, но он также боготворит… — Ярдли едва не сказала: «твоего отца», но вовремя сдержалась. — Он боготворит Эдди Кэла. Я думаю, он сделает все, что ему скажет Эдди. Очень нелегко быть самовлюбленным и в то же время сознавать то, что ты всецело кому-то подчиняешься.
— Я хочу увидеться с ним. Я хочу встретиться с Эдди Кэлом.
Ярдли показалось, что вся кровь мгновенно застыла у нее в жилах.
— Нет.
— Он мой отец.
— И что с того? Что означает это слово? Только от того, что между вами есть генетическая связь…
— Мама, — мягко перебила ее Тэра, глядя ей прямо в глаза, — он мой отец.
Ярдли умолкла.
— Да, он твой отец, — наконец сказала она.
— Я хочу увидеться с ним. Возможно, он поможет тебе, если ты дашь ему то, что он хочет.
— Тэра, ты не обязана это делать. Чем бы все это ни закончилось, ты будешь в безопасности. Что бы ни произошло.
Взяв вилку, Тэра снова принялась месить пюре.
— Думаю, ты впервые сказала мне неправду.
Вернувшись домой, Джессика убедилась в том, что родители Эдди устроились на новом месте, а дочь у себя в комнате, после чего переоделась в джинсы и свитер и ушла.
В больнице было чисто и светло. Звонка начальнику двух судебных приставов, охранявших палату, в которой лежал Уэсли, оказалось достаточно для того, чтобы Ярдли впустили внутрь одну.
Уэсли лежал на койке и слушал симфонию, которую показывали по телевизору. Как только он увидел Джессику, на лице у него появилась улыбка. Выключив звук, Уэсли кивнул на табурет у раковины. Ярдли села в нескольких шагах от него.
— Кажется, он сломал мне скулу. Кулачище у него дай боже всем… — Усмехнувшись, Уэсли добавил: — Пожалуйста, достань диктофон и вынеси свою сумочку из палаты.
Поколебавшись мгновение, Ярдли сделала так, как он сказал.
— Карманы? — продолжал он.
Она продемонстрировала, что в карманах ничего нет.
— Лифчик и трусики.
— Нет.
— В таком случае, до свидания, — Уэсли пожал плечами.
Ярдли шумно выдохнула, но вывернула лифчик и, приспустив джинсы, провела рукой по трусикам, показывая, что там нет микрофона или какого-либо другого записывающего устройства.
— В любом случае я добьюсь аннулирования всех своих слов. Содовую хочешь? Я попрошу медсестру принести.
— Спасибо, не надо.
Уэсли долго молча смотрел на нее.
— Господи, какая же ты красивая! Это не перестает меня поражать.
Джессика с трудом сглотнула свое отвращение. Теперь Уэсли напоминал ей скользкую ящерицу, ощупывающую вокруг языком, и она не могла поверить в то, что впустила его в свой дом.
«Оглядываясь назад, мы видим, какими же были дураками», — подумала она.
Уэсли отвернулся к телевизору.
— Ты хочешь спросить у меня, где Эмилия, правильно? Умолять, чтобы я сохранил ей жизнь? — Он снова посмотрел на нее. — Так? Ну что ж, умоляй.
— Я ни за что не стану тебя умолять! Тебе это… доставляет удовольствие.
— Ни с чем не сравнимое наслаждение, Джессика.
— Я так понимаю, выиграв это ходатайство, ты уедешь. Покинешь страну.
Усмехнувшись, Уэсли ничего не сказал.
— Я могу также рассчитывать на то, что перед своим отъездом ты не попытаешься свести счеты со мной или с Тэрой?
— Все зависит от того, как ты будешь вести себя по отношению ко мне в ходе этого процесса.
— Уэсли, скажи, где малышка, — Ярдли подалась вперед. — Нет смысла и дальше удерживать ее. Ты знаешь, что одержишь победу и нам придется снять обвинения. Зачем отнимать ребенка у родителей? — Она опять тяжело выдохнула. — Пусть они похоронят дочь. Неизвестность будет глодать их до конца жизни.
— Знаю. Разве это не прелесть? Подарок, который вручают снова и снова…
Джессика отвернулась, сделав вид, будто вытирает уголок губ, чтобы Уэсли не увидел, какое отвращение он вызывает у нее.
— Знаешь, ты сама должна была взяться за это дело. Этот Тимоти — дурак дураком. Полагаю, занимался исключительно примитивными делами о хранении наркотиков и подделке чеков. Это его расслабило. Что всегда восхищало меня в тебе, так это то, что ты никогда не ищешь легких путей. Вот почему ты такая сильная. Ты стала хорошим моряком в шторм, а не в штиль.
Несмотря на то что ей стало тошно от одной только мысли об этом, Ярдли пододвинула табурет и накрыла руку Уэсли своей. Щека у него распухла, губа была рассечена кулаком Ортиса. От внутреннего кровоизлияния нижняя половина белка правого глаза стала темно-красной — словно вся его внутренняя грязь выплеснулась в глаза.
— Уэсли, скажи мне, где Эмилия. Если я когда-нибудь хоть что-то для тебя значила, если в твоем мертвом сердце было хоть какое-то чувство ко мне, пожалуйста, пусть родители найдут успокоение.