— Когда? — уточнила я, чувствуя, что за этим кроется что-то важное.
— Решила устроить мне допрос? — прищурившись, усмехнулся Олдер. — Лучше расскажи, моя прелесть, как тебе стало известно об этом доме, и почему ты сюда пришла.
— Да было дело, — послав ответную усмешку, уклонилась от ответа я.
Между нами повисло напряженное молчание. Спроси меня, что случилось в этот момент, объяснить я бы не смогла. Просто вдруг все окружающее размылось, выцвело, уступив место воспоминаниям последних дней. И жарким поцелуям, которые слишком хорошо помнили мои губы, и обжигающим прикосновениям к открытой коже спины, и рукам, обнимающим так восхитительно крепко…
Теперь уже мне пришлось вздрагивать, слегка качать головой, желая сбросить наваждение, но оно не ушло.
— Если будешь на меня так смотреть, я могу и напомнить о твоем визите в мою комнату перед недавним боем, — негромко и вкрадчиво проговорил Олдер, делая ко мне шаг.
Если такое обещание должно было меня испугать, то он просчитался.
— А, может, напоминать и не нужно, — так же негромко проговорила я. — Может, я прекрасно это помню.
— Так я ведь могу освежить воспоминания, — еще один шаг. — И поквитаться с одной особой, по милости которой едва не отправил соперника на тот свет.
— Держу пари, отправляя соперника вместо того света в лечебницу, ты представлял на его месте меня.
— Тебя, моя прелесть, я представлял совсем в другом месте, — все так же вкрадчиво поделился Олдер, голос которого обрел уже знакомые хрипловатые нотки. — Сказать, в каком?
Говорить было вовсе не нужно. Лучше всяких слов говорили карие глаза, выражения которых я научилась читать безошибочно. Внутренний огонь пробудился моментально, всей своей сутью стремясь к остановившемуся рядом со мной ветру. Да… Олдер походил на ветер. То резкий, то ласковый, но всегда свободный и сильный.
— В моих мыслях ты лежала в своей комнате отдыха — с разметавшимися волосами, не скованная дурацкими тряпками и корсетами, — склонившись ко мне, шепнул «ветер». — Мои пальцы скользили по твоей нежной коже, чувствовали каждую расслабленную мышцу и биение твоего сердца, стучащего так же, как мое. А потом ты — мягкая, податливая как воск, таяла в моих объятиях, отвечала на поцелуи и горела тем же огнем.
Я смотрела ему в глаза, и каждое произнесенное им слово, как то самое дуновение ветра усиливало полыхающий, стремительно разгорающийся во мне огонь. Так было каждый раз, стоило нам остаться одним, но сейчас желание повторить то, о чем он говорил, стало как никогда мучительным, практически невыносимым. И я видела, видела, что пожирающий меня изнутри голодный огонь отражается и в этих невероятно-притягательных карих глазах…
Внезапно воздух раскалился настолько, что показалось — не сделай я что-нибудь, во вдруг ставшей совсем крошечной хижине начнется пожар.
И я сделала:
— Поцелуй меня… — не попросила, потребовала.
А второго приглашения моему личному ветру не требовалось. В один момент горячие губы смяли мои, и пол под ногами качнулся. Я обняла его за шею, устремилась навстречу всем своим существом и поняла, что именно этот сумасшедший вихрь чувств, именно разливающийся по телу жар, вызванный близостью этого мага — то, чего мне отчаянно не хватало.
Наружу вырвалась мимолетная шальная улыбка, когда я оказалась зажата между шершавой деревянной стеной и сильным мужским телом. К напитавшему хижину запаху добавился самый невероятный аромат — аромат сандала, уловив который, я не сдержала сдавленный вздох. Я чувствовала прерывистое, совпадающее с моим дыхание, ощущала всплески магии, накрывающие с головой и добавляющие терпкий пряный оттенок. Перед закрытыми глазами предстала алая пелена, которая затягивала, точно омут, из которого не хочется спасаться, но хочется тонуть.
Резко оторвавшись от моих губ, Олдер пристально всмотрелся мне в глаза и севшим голосом произнес:
— Нам лучше остановиться, иначе ты…
Не желая слушать неуместные глупости, я сама потянулась к нему и заткнула поток лишних слов возобновившимся поцелуем.
… а пошло оно все к черту!
Все проблемы и переживания, весь накопившийся стресс, осознание скорого полуфинала и неизвестность дальнейшей судьбы после окончания игр сгорали во все-таки начавшемся пожаре, противиться которому не осталось ни сил, ни желания. Зато осталось и разгорелось желание другое — естественное, непокорное, древнее как мир.
Не волновало, где мы находимся, мелькнула и тут же исчезла мысль, что на этот раз не вмешается никакой дурацкий гонг. Плащи давно упали на пол, расстегивались мелкие пуговки, которых оказалось раздражающе много. Поцелуи становились все более жадными, касания властными и резкими, каждый жест равнялся противостоянию двух сошедшихся в битве магов — битве, в которой все остаются победителями.