Жена завоевателя

Это мужское ворчание таило в себе замаскированную чувственную угрозу. Вглядываясь в его глаза, неразличимые в темноте, Гвин почувствовала себя так, будто куда-то падает. Голова у нее закружилась, пальцы похолодели, а лицо, напротив, горело. Она предположила, что причина тому — страх неизвестности. Страх дразнил ее кожу, по которой пробегали мурашки, и заставлял сердце стучать как молот.

Но, пожалуй, тут был не один страх.

— Куда ты везешь меня, Язычник? — спросила она. На кратчайший миг он остановился, потом сказал:

— Я знаю один постоялый двор.

— А я знаю одно аббатство, — возразила она вяло. Так ли отчаянно прозвучал ее голос, как ей показалось? — Гостиница или постоялый двор… Разумно ли это? А?

— Возможно, что сейчас я не могу рассуждать разумно, — согласился он, понизив голос.

Наступила краткая пауза, равная одному удару сердца. Потом Гвин сказала:

— Думаю, я совсем отчаялась.

— Bien,[4] — пробормотал он тихо, но в голосе его она расслышала ту же мужественную вибрацию, в которой таились и угроза, и обещание. Жаром обдало все ее тело, а это было признаком желания.

Его плечи распрямились и казались огромными, закрывая от нее лунный свет, пробивавшийся сквозь ветви деревьев. Темные волосы, темные глаза. Он стоял, слегка расставив ноги, упираясь ступнями в землю. К поясу его был прицеплен меч и еще несколько клинков разного калибра — целый арсенал. От него исходил слабый мускусный запах, а еще пахло мягкой кожей с древесным дымом и лесом. Глаза его скрывали долго лелеемую тайну, чреватую опасностью, и все это готово было взорваться, а она смотрела в эти глаза и сознавала, что никогда прежде не сталкивалась с подобной силой и даже не рассчитывала встретиться с ней, но сейчас была готова склониться перед этой силой и пасть.

Она подняла руку и провела пальцами по его лицу, потом костяшками по губам. Он неподвижно смотрел на нее, и она ощутила пальцами горячее прикосновение его языка.

— О! — пробормотала Гвин и порывисто вздохнула.

Он схватил ее руку, не отрывая от нее взгляда, и провел языком по ладони. Колени ее подогнулись, и она упала бы, если бы он не успел ее подхватить.

Помоги ей Господи, она была готова раскрыться для него, позволила его языку властно завладеть ее ртом, вторгнуться в него, Посасывать ее губы, изучать каждый дюйм ее рта и обрушить на нее волну столь сильной страсти; она сознавала лишь одно — он ее целует, поглощает, овладевает ее чувствами.

Она обвила руками его плечи и повисла на нем, предоставляя ему исследовать ее рот и встречая каждое движение его языка ответным движением своего, пока не исчезла разница между дыханием и поцелуями, когда между ними не оказалось свободного пространства и оба эти действия слились в одно горячее желание.

Гвин сознавала только одно — ее жизнь изменилась навсегда. Жаркая волна, распространявшаяся от его бедер, прожигала ее, выпускала на свободу огненную бурю и влажный жар, скользивший вниз по ее телу. Ее пальцы путались в его волосах, приветствуя каждый толчок его искушающего языка. Вслед за этим он обвил руками ее бедра и нежно, но неумолимо шагнул вперед, впечатываясь в ее тело.

Ее омыла волна трепетного и почти мучительного желания.

— О нет, Язычник, — прошептала она, имея в виду не отказ, а только желание сказать, что и не знала ничего подобного. Она не подозревала, что существуют такие мужчины, как он.

Гриффин расслышал только свое имя и не заметил, что она сказала «нет». Ее тело инстинктивно колебалось в одном ритме с ним и подсказывало, что делать. Он отнял у нее волю, теперь его руки запутались в ее волосах и заставили ее голову запрокинуться, его язык все глубже вторгался в ее уступчивый рот, а тело поддавалось искушению и изгибалось, дрожащее, полное готовности; наконец оба они слились в объятиях, и его желание стало жарким и острым, почти безумным.

Поддавшись неукротимой страсти, он целовал ее шею, скользя по ней губами сверху вниз, его рука оказалась у нее под юбкой, и его пальцы прошлись вдоль ее шелковистого бедра. И тут она согнула колено в ответ на его прикосновение, и охваченная жаром развилка ее тела крепко прижалась к его восставшей плоти.

Трепет сокрушительного, пронизывающего до мозга костей желания потряс и почти раздавил его. Он этого не ожидал. Она была случайностью, в каком-то смысле несчастным случаем. Краткий импульс, проблеск рыцарских чувств на фоне жизни, полной крови, звона мечей и ненависти.

Возможно, и так, но он желал ее так сильно, что это вызывало боль. У него возникло ощущение, что опора, на которой покоилась его жизнь, выбита из-под него. Сейчас имело значение только то, что она рядом — умная, забавная и отважная, и она шепчет его имя и желает его.

Почему это произошло с ним?

Вопрос, оглушительно прозвучавший в его мозгу, ошеломил его, вторгся в его сознание и вернул его к реальности. Стараясь собраться с сил’Ами и овладеть своей распавшейся в клочья волей, закаленной годами мечтаний о мести, волей, способной сметать рыцарей с коней, Гриффин высвободил руки и, запахнув на ней плащ, отступил на шаг.