— Есть новости, — повторил он спокойнее и будто нерешительно, стараясь ничего не видеть вокруг.
Гриффин кивнул, но слова его, прозвучавшие едва слышно, таили смертельную угрозу:
— Уйди! Сейчас же!
— Милорд. — Александр склонил голову в поклоне и вышел.
— Мне хочется умереть, — сказала Гвин тихо.
— Нет. Виноват я.
— Ты мне говорил, — настаивала она. — Ты меня предупреждал.
Он потер подбородок и глубоко вздохнул.
— Я же знал, что ты не станешь слушать. Мне надо было уйти.
Ее рука на мгновение коснулась его плеча и тут же опустилась.
— Я знала, что это случится.
Ее лицо вспыхнуло.
— Хочу сказать, не знала, но… прошу прощения… Я буду в дальнейшем хорошей.
Ощутив некоторое облегчение оттого, что теперь они могут говорить, а не сжимать друг друга в объятиях, он скептически посмотрел на нее.
— Это значит, что ты будешь покорной?
В уголках ее губ появилась улыбка.
— Думаю, едва ли, но не теряй надежду, — заметила она сухо.
Он усмехнулся:
— Мистрис, если ты когда-нибудь станешь покорной, пусть Господь смилуется над нашими душами.
— Уж конечно, Господь пощадит язычника.
— Уж конечно, Господь проклянет меня за то, что я собирался совершить.
— Но я не стану тебя проклинать.
Право же, она совершенство, отважная духом, с умными глазами и телом обольстительницы. Но не предназначенная для него. Он повернулся и вышел из комнаты.
Глава 16
Александр ожидал его в узком коридоре. Гриффин ничего не сказал, когда закрыл за собой дверь и направился в зал. Александр старался идти с ним в ногу.
— Ты стоял под дверью?
— Я не стоял. Я был внизу и занимался дел’Ами.
Гриффин бросил на него взгляд искоса, пока они спускались по лестнице.
— Дел’Ами? Звучит серьезно. Я не ожидал этого от тебя, Алекс.
— Мне следовало бы это знать.
— Так чем ты был занят?
— Делал то, что делаем мы все, стараясь изыскать возможность искупления или мести, — ответил Александр, когда они уже входили в зал, где собрались остальные.
Его люди снова сидели узким кругом вокруг жаровни, старясь согреться и уберечься от промозглой сырости, проникавшей снаружи. Буря сотрясала стены. Ветер выл, потом смолкал, мгновенно потеряв силу. На столе бешено металось пламя свечи — вытягивалось вверх и вздымалось к потолку, потом опускалось к фитилю и обнимало его, становясь толстым и широким, будто пыталось согреться собственным теплом.
Гриффин сел на скамью в круг людей, скрытых тенями. Все они молча смотрели на него, и эта молчаливость казалась странной. Гриффин оглядел их, переводя взгляд с одного лица на другое.
— Искупление или месть, — сказал он, обращаясь к Александру. — Почему у меня такое чувство, что сегодня ночью вы ожидаете того и другого от меня?
— Есть новости.
— Какие?
— Жонесс де л’Ами умер.
Он поднял кружку и плеснул в нее эля. Его пальцы, стиснувшие кружку, побелели.
— Когда?
— Две недели назад. Они старались замолчать это.
— Кто это «они»? — спросил он бесстрастно.
Человек, бывший средоточием его молчаливой ненависти в течение последних восемнадцати лет, мертв? Человек, предавший его отца, пренебрегший клятвой, укравший дом Гриффина, разбивший его сердце, мертв? И умер не от его руки?
— Те, кто ему наследует.
— Наследует? Его сын умер много лет назад.
— Но дочь осталась.
Гриффин уставился на пламя.
— Я забыл. Как ее имя?
— Гвиневра.
Он вошел в спальню и смотрел, как она спит. Ее волосы струились по подушке, как темный экзотический шелк. Лицо было наполовину скрыто, а потрясающей красоты тело вытянулось под меховыми одеял’Ами.
Семя де л’Ами. Его отродье.
Господь жесток. Жонесс де л’Ами был опаснейшим из врагов и ближайшим из друзей. Однажды он спас жизнь отцу Гриффина в самом сердце Палестины. Он был тем человеком, которого Гриффин когда-то считал близким к звездам на небесах.
Он уселся на скамью возле кровати и, упираясь локтями в бедра, долго сидел, глядя на Гвин, но не видя ее.
Тогда он был юным, ему не было и восьми лет. Де л’Ами был его «дядей». Веселый, смеющийся, похожий на седобородого медведя, Жонесс де л’Ами знал о предстоящей Гриффину судьбе и пекся о нем больше, чем отец. Он преподал ему самые первые уроки обращения с мечом, учил его разрезать жареную утку и умению посмеяться над собой.
Клятвопреступник. Лжец. Предатель.
Рука Гриффина потянулась к ключу, висящему на шее. «Твое наследие. Прости, Гриффин», — прошептал перед смертью его отец. Все это было давно, в прошлом.
Полубезумный бредовый лепет отца в последние несколько лет его жизни не вызывал доверия.
Эверут был его наследием, но этот ощутимый вес маленького ключа не означал, что он подходит к дверям замка. Ключом к замку было его имя. И меч. И он готов был биться с любым, кто встанет у него на пути.
Он провел рукой по волосам и подался вперед, глубже вдавливая локти в колени. Что теперь? Жонесс де л’Ами мертв, и значит, тяжесть его мести должна пасть на женщину, которой в то время, когда свершилось предательство, было всего два года?
«Для чего? — спрашивал он себя холодно. — Разве в этом есть смысл?»
Он уставился на свои кулаки.
Правда, в которую он когда-то верил, люди, которым доверял, уроки, которые усвоил, — . все обернулось ложью.