Женатый мужчина

Сегодня утром я получила Ваше последнее письмо, но боюсь, оно запоздало. Вчера я ужинала с Генри Масколлом. Там было еще несколько человек (Джон уехал в Хакни). Я сидела рядом с Генри и сумела шепнуть ему, что буду одна в нашем коттедже в субботу вечером. Он сказал, что приедет. Самое страшное: я молила Бога, чтобы Генри именно так ответил, и молюсь теперь, чтобы он приехал. Единственно, перед чем трепещу, — это то, что я ему вовсе не нравлюсь и все окажется просто шуткой. Лучше бы, не правда ли, уж вовсе не молиться?

Простите. Я чувствую себя виноватой, потому что знаю: Вы потратили столько своего драгоценного времени на эти письма ко мне и молитвы за меня, тогда как могли бы молиться за кого-то более достойного. Ваш совет был добрым советом. Согласна со всем, что Вы говорите, но боюсь, уже слишком поздно. Я слишком далеко зашла, и никакие доводы не помогут. Я, безусловно, согласна с тем, что не должна причинять боль детям и Джону, и, конечно же, я их всех люблю больше, чем Генри. Просто сейчас моя потребность в Генри настолько сильна, что я решилась, и будь что будет. В сущности, я больше чем уверена, что ничего такого не случится. Даже если Джон узнает, ему будет все равно. Оскорбленное самолюбие — да, возможно, но я не думаю, что он меня еще любит. Он предпочел мне свою новую карьеру и не захочет развода теперь, когда он член парламента (в его округе предостаточно ирландцев-католиков!), так что детям ничто не грозит. Вообще я чувствую, что могу сговориться с кем угодно, кроме Бога, а заставить себя расстаться с Генри ради чего-то, во что большинство людей не верит, право, не могу. Это же нелепо. Так что я просто оставила его в покое и обратилась к Пресвятой деве и св. Иосифу, чтобы они тоже отступились от меня, так что не вините никого из них за то, что они не пришли мне на помощь.

Надеюсь, Вы не осудите, но лучше не пишите мне больше. Я, может быть, теперь и распутная женщина, но все еще сохранила чувство стыда.

С любовью Клэр.

Глава девятая

На следующий день — это было в субботу — Джон повез детей обедать к Пауле. У нее на Пэрвз-Мьюз к этому времени был уже полный шкаф игрушек и игр, а по случаю приезда детей каждому было куплено по маленькой panier^[52] французских шоколадок в красивых цветных обертках. Дети пошли наверх играть, а Джон сидел на кухне с бокалом аперитива и утренней газетой, пока Паула готовила обед.

— У тебя есть идеи насчет дома? — спросила она, стоя у мойки спиной к Джону.

— То есть?

— Вчера закончили перестройку, — сказала она. — Мастера готовы с понедельника приступить к отделке.

— Прекрасно.

— С гостиной ясно, и с холлом я тоже все придумала, а как быть с твоим кабинетом?

— Меня вполне устраивают просто белые стены.

— Как у вас в гостиной? Забавно. Я-то всегда думала, что это из-за отсутствия воображения у Клэр. — Она засмеялась. — Во всяком случае, не белые — это не для Лондона, потому что сразу видна грязь.

Джон промолчал.

— Я думаю, для кабинета лучше всего что-нибудь в густо-бордовых тонах или же в зеленом колере, под бильярдное сукно. Нет, это слишком ярко. Лучше цвета бутылочного стекла. Надо тебе посмотреть библиотеку во французском посольстве — я такой цвет имею в виду.

— Как хочешь, — сказал Джон. Она повернулась к нему лицом:

— Твое дело, конечно. Речь идет ведь о твоем кабинете. Хочешь белые стены — пусть будут белые.

— Мне, право, все равно.

Она вытерла о фартук руки, подошла, села рядом.

— Что случилось? — спросила она.

— Ничего.

— Ты чем-то подавлен. Плохо спал?

— Нет. Все в порядке.

— Ты слишком много работаешь, — сказала она. — Перегружаешь себя адвокатурой. Следовало бы поберечь силы для парламента.

— Деньги приходится зарабатывать.

— Ну, это ненадолго.

— И потом, моя деятельность в палате общин представляется мне по большей части пустой тратой времени.

— Потерпи. Скоро тебя посадят в какой-нибудь комитет или получишь пост в правительственном аппарате. Папа виделся на днях с Гарольдом Левером, и, как я поняла из разговора, там помнят о тебе. — Джон насупился, уткнулся в газету. — И все-таки что-то не так, да? — спросила Паула.

— Нет. Она встала:

— Не хочешь — не говори, просто я тебя достаточно знаю, чтобы сразу понять, когда что-то не так.

За обедом Паула принялась описывать приготовления к свадьбе. Анна будет одной из четырех подружек невесты; шлейф понесут Том и кузен Паулы по имени Хеймиш Джеррард. Девочки будут в длинных платьях из зеленого муслина с высоким лифом, с венками из цветов в волосах; мальчиков оденут в гусарскую форму, с настоящими киверами и высокими лакированными сапогами до колен.

— Потом это пригодится для костюмированных балов, — заключила она, обращаясь к Тому.

— А шпага у меня будет? — поинтересовался Том.

— Зачем? — сказала Паула. — Еще зацепишься и упадешь в проходе.

— Не зацеплюсь, — сказал Том.

— Ну, посмотрим. — Она повернулась к Джону. — А ты что наденешь? — спросила она.

— У меня есть визитка.

— Какая?

— Обыкновенная.

— Черный сюртук и полосатые брюки?

— Да.

— Мне хотелось бы, чтобы ты заказал все новое.