«В Вашем лице мы приветствуем нацию, с которой мы заключили Брест-литовский договор о мире».
Локкарт отметил:
«Штат немецкого посольства состоял почти целиком из русских экспертов. Мирбах сам был советником немецкого посольства в Петербурге до войны (послом был Пурталес. — Ю. В.).
6 июля 1918 г. в Берлин поступило известие об убийстве посла Германии в РСФСР графа Мирбаха.
«Потребность лично выяснить восточный вопрос, — писал Гельферих, — и посвятить свои силы созданию политики, которая дала бы нам передышку и в то же время служила бы нам прикрытием, была во мне так сильна, что я предоставил себя в распоряжение государственного канцлера, предложив себя в качестве преемника графа Мирбаха…»
26 июля Гельферих выехал из Берлина в Москву. На «военной границе» (у вокзала Орши) Гельфериха встретил представитель народного комиссариата иностранных дел. Экстренный поезд с вышколенной латышской охраной почти мгновенно доставил представителя Германии в Москву. Впрочем, недалеко от Кунцева поезд был остановлен, и служащий германского посольства доктор Рицлер предложил покинуть вагон. Рицлер объяснил это опасностью приезда на центральный вокзал красной столицы. Это же подтвердил и представитель советской стороны Радек: «Он совершенно незаметно довез нас на своем автомобиле в самый город до виллы Берг в тихом Денежном переулке». Радек при этом сказал, что предосторожности не помешают[93]
.«Первый визит я нанес народному комиссару по внешним делам Чичерину, помещавшемуся в гостинице «Метрополь» на Театральной площади. Следуя настоянию своих сотрудников, я отправился к нему без предупреждения, и не в посольском автомобиле, а на извозчике. Через несколько минут лошадь расковалась. В сопровождении доктора Рицлера я прошел пешком неузнанным и незамеченным по опасному городу и вынес от него впечатление, совершенно аналогичное позднейшему Берлину (в ноябрьские дни восемнадцатого года. — Ю. В.). Чичерин, на вид хмурый и напуганный ученый с умными и печальными глазами, тотчас заговорил о своих заботах, касающихся Баку, которому непосредственно угрожали турецкие войска… Основываясь на сведениях, полученных мною в Берлине, я, со своей стороны, выразил сомнение в том, что турки собираются напасть на Баку, а также и уверенность, что германское правительство употребит все средства… дабы удержать их от этого шага…
Говоря о внутреннем положении, он (Чичерин. — Ю. В.) разгорячился. Он считает, что революцию произвели заводские рабочие, но число их в России составляет лишь незначительное меньшинство. Судьба революции поэтому зависит от деревни, которая до сих пор вела себя вяло или враждебно. Но они теперь намерены мобилизовать деревенскую бедноту против, кулаков“».
Заслуживает внимания рассказ Локкарта о Робинсе.
«…Я познакомился с Реймондом Робинсом, главой американской миссии Красного Креста (в России. — Ю. В.)… Будучи сам богатым человеком, он был противником капитализма. Однако, несмотря на свои симпатии к черни, он поклонялся великим людям… Теперь его воображением овладел Ленин. Как это ни странно, Ленину нравилось это обожание, и Робинс был единственным иностранцем, с которым Ленин всегда охотно встречался и которому даже удавалось произвести сильное впечатление на лишенного эмоциональности вождя большевиков».
Эта лишенность чувств в Ленине, надо полагать, бросалась в глаза, ежели Локкарт упоминает о ней не единожды.
Рассудочность отнюдь не плохое качество для вождя, но отсутствие чувств — это опасно, ибо там, наверху, уже не человек, а механизм у высших рулей и рычагов власти. Схема определяет его поступки и все манипуляции рулями и рычагами. Государство может переламывать людей в горы трупов — это не смутит вождя, ибо у него отсутствует тот самый орган, который рождает боль, тревогу, сомнения.
А что до обожания… это басни, будто он скромен: темперамент вождя предполагал развитое честолюбие. Льстило Ленину обожание, возражал, скорее, для вежливости, а быть точнее — против грубых форм поклонения. Нравилось ему быть идолом, поскольку считал себя выше смертных. Все вокруг для него — лишь материал: цемент и раствор. А высшая воля — это он и партия, которой он руководит. Только ему открыта истина. Отсюда и презрительная насмешливость в обращении, злобная шутка, сарказм. Для него люди — стадо. Среди людей он один видит их выгоду. Эту скрытую, но чрезвычайно развитую черту Ленина и подметил мистер Локкарт.
Последняя, самая горестная пора существования бывшей императорской семьи — екатеринбургское заточение в доме Ипатьева.
Николай Николаевич Ипатьев — инженер, солидный уральский подрядчик, словом, уважаемый коммерсант (отставной инженер-капитан). Из Екатеринбургского Совета ему приказали очистить дом к трем часам дня 29 апреля.
На другой день бывшая императрица сделала отметку на косяке окна своего нового жилища, скорее тюрьмы: «17/30 Апр. 1918 г.».
Следовательно, заточение продлится 78 неполных дней.