Женя Колбаскин и сверхспособности

— Ну и засранец же ты, Леха, — сказал я и почему-то усмехнулся. Развеселила меня эта сцена дурацкая.

Ну и взял я у него этот платок задрипанный, и мы пошли к девахе этой.

Подходим мы к ней, а она не обращает даж внимания на нас. Сидит себе и рыдает. Знаете, бывет иногда так, когда кто-нибудь рядом ревет и тебе тож как-то грустно становится, что аж рыдать самому охота. И вот в этот раз че-то со мной такое и получалось. Я еще посмотрел на моих шмакодявок. Настя там уже сама чуть ли не рыдала, а Леха вот-вот и начнет. «Ладно, — думаю, — пора прекращать это, а то щас все здесь разрыдаемся».

— Извините, девушка, — говорю я этой девчине рыдающей.

Ноль реакции.

— Девушка, что с вами? — я уж наклонился, и чуть ли не в ухо ей заорал, и платок протянул.

Она подняла голову, посмотрела на меня, гримасу ещё такую страшную скорчила, как будто кошачьи саки нюхает, и говорит:

— Парень меня бросил.

Сказала она это и выхватила у меня платок прям из рук. Да как сморканется, да так смачно, что аж противно че-т стало.

«Нашла из-за чего так расстраиваться», — думаю.

— А почему вы здесь сидите? — спрашивает у нее Настя.

Она на Настю смотрит, хлопает глазенками своими опухшими и всхлипывает.

— Хотела, — говорит, — уехать, куда глаза глядят.

Настя подошла к ней с грустным таким и жалостливым лицом и наглаживать её по плечу стала, а та типа, даж успокоилась и попыталась улыбку изобразить, но это у нее не получилось.

— А что он бросил-то тебя? — спрашиваю я. Интересно же, че она так сокрушается.

— Обычная я, — говорит и опять сморкается, — вот и бросил.

«Да уж, — думаю, — специально-то и не придумаешь. Шли, шли и обычную нашли. Но её парень, конечно, редкостный осел».

— А еще, — всхлипнула она, — он сказал, что у меня нос большой.

Что правда, то правда, шнопак у нее был, что надо. Но сама она, стоит сказать, была ничего такая.

— Мы тоже обычные, — вдруг Лешка, как всегда не вовремя, решил свое веское словцо вставить.

Девчина эта чуть ли не просияла там, когда услыхала это. Всхлипывать даже почти перестала.

— Да?! А я-то думала, что я одна такая, — сказала она и Настю обняла.

Я уж офигел опять.

— Меня Соней зовут.

— А я — Настя, это — Леша, а это наш главарь — Женя! — протороторила мелкая, как будто заучила эту фразу наизусть.

«Главарь», прикиньте, да. Вот загнула.

— А что у вас команда какая-то?

— Да, — говорит Леша, — так и называется: «Обычная команда».

Соня аж засмеялась и говорит:

— А мне можно в вашу «Обычную команду»?

— А сколько вам лет? — спросил я.

— Двадцать четыре.

— Не. В нашей команде только дети, — говорю, — до 18 лет. Взрослых не принимаем.

«Буду еще, — думаю, — поучения от нее слушать какие-нибудь. Хоть и молодуха, а кто ее знает, кем она себя там мнит. Начнет меня учить уму разуму, мне это больно надо прям».

— Пожалуйста, — говорит она жалобно так и, главное, смотрит на мелкую. Нашла она слабое звено в нашей, так называемой, команде. — Я буду паинькой, честное слово.

Настя посмотрела на меня своими округлыми, полными слез глазищами и говорит жалобно:

— Пожалуйста, Женя, давай Сонечку возьмем.

Ну что ж? Я сдался, хотя и эта «Сонечка» по поведению не шибко-то на взрослую походила. Скорее на взрослого такого ребенка. Ну а че? Сидела, ревела посреди дня, непонятно где. Рассказала про свои проблемы первым встречным, да еще и просит принять ее в какую-то вымышленную команду. Ну и чё? Взрослой ее, что ль, после этого называть?

В итоге приняли мы ее в свою команду, скрепив это рукопожатием. Настя вообще хотела, что б мы еще на грабли свои поплевали. Сказала, типа, так ковбои делают. Мы с Лешей ее отговорили. С трудом большим, правда.

Ну и, короче, чтобы как-то отметить это очередное пополнение в наших рядах, мы пошли в ближайшие кафе под оригинальным названием «Кафе». На самом же деле, нам просто жрать уже хотелось.

Народу в этом кафе было раз, два и обчелся. Сели мы, значит, за стол, а мелкие сразу подоставали из своих рюкзаков еду всякую. Блины какие-то в контейнерах, колбасу, сыр, сок, хлеб, печенье, картошку с мясом и еще че-то. И, главное, говорят: «Давайте с нами, а то мы все не съедим».

— Че вы делаете? Со своим же нельзя, — говорю им. — Щас нас выгонят.

Тут, значит, подошла к нам официантка, здоровая такая бабища.

— Не могу, — говорит она, — прочитать ваши мысли.

«Вот оно че!»

— Мы обычные, поэтому не можете — говорю я.

— Аааа! — сказала она удивленно и сразу заволновалась. — Так что вы будете заказывать?

— А можно нам свое поесть? — спрашивает у нее Настя.

«Вот наглая какая, — думаю, — Сейчас точно выгонят».

А та, короче, как услыхала это, посмотрела резко на мелкую, затем на то, что они выложили на стол. Глаза у нее заметались туда-сюда, да так быстро, будто она смотрела на то, как какие-нибудь китайцы в пинг-понг рубятся.

— Да, да, конечно, пожалуйста, — сказала она дрожащим голосом.

И побежала со всех ног обратно, типа, мы заразные какие-то.

Я вообще-то был в шоке от такой обстановки дел. Раньше-то даж воды своей попить нельзя было, приходилось прятать бутылку и пить чуть ли не из-под стола. А тут вон как получается. Жрите, как хотите.