Женя Колбаскин и сверхспособности

Дошли мы до раздевалки, значит, а Неллька уже там стоит, и пасет меня, и в руках всё розу эту несчастную держит. А эти однокласснички, да и из параллельного тоже, сразу смеятся, короче, начали. Смешочки всё давят из себя, видишь ли.

— Любовничек, — говорят, — идет.

А Ванька этот, лыбу опять натянул себе на морду и говорит:

— Обычный, но удалец какой, гляньте!

И все заржали, как коняги бессовестные. Хотя че, будь кто другой на моем месте, я б тоже ржал и подкалывал. Так что, может, и заслужил.

Я подошел к Нельке.

— Привет, — говорю.

— Привет, Жень.

— Давай, Женек, не подведи! — закричал какой-то шутник неумытый.

— А зачем ты розу-то повсюду таскаешь? — спрашиваю я у неё.

— Как зачем? Ты же мне ее подарил, и она очень красивая.

— Ладно, понятно. Сейчас переобуюсь и выйду.

Ну, и я пошел в раздевалку, а она за мной потащилась зачем-то. А все, главное, перед нами раступаются и ржут ещё противно очень. Нависла она надо мной и всё тут, хоть треснись. Даже переобуться спокойно не дали.

Вышли в итоге мы с ней из школы и пошли гулять, типа. Прям с рюкзаками и с белой этой розой. Разговариваем идем. Ну, как разговариваем, она трещит без умолку, будто не говорила ни с кем лет сто, а я иду и головой киваю, как дурачина. Она, и про то, и про сё рассказывает. Про сегодня, про вчера, про позавчера, про завтра и послезавтра. И главное, спросит меня, типа: «А как у тебя там, че?» Я только рот открою и она такая: «А, ну понятно». и дальше: «Ля-ля-ля-ля-ля».

Но так продлилось не очень долго, потому что потом началась какая-то сплошная форменная дичь.

Короче, разговаривали мы (то есть, она одна чесала языком) и шли прям возле дороги, по тротуару. И тут, значит, останавливается, резко так, машина рядом. Розовая такая. Реально, розовая с цветочками. Вообще, идиотизм полнейший. А на всю боковину у него надпись такая была: «ТАКСИ ДЛЯ ВЛЮБЛЕННЫХ». Прикиньте? Я тож там офигел.

Остановилось, в общем, это такси, а из окошка рожа бородатая на нас выглядывает.

— Такси, не желаете? — спрашивает эта рожа. — Специально для влюбленных пар.

«Мы, вообще, как бы не влюбленная пара», — говорю про себя и уже хочу сказать этому мужику, что нам не нужно никакое такси и, что мы любим пешком, типа, ходить. Но…

— Жень, давай прокатимся, пожалуйста, Жень, — начала Неллька канючить прям сразу, хотя я даже сказать ничего не успел-то.

Ну и я, естественно, сдался без борьбы. Мне ж нужна была любовь, даже жизненно необходима.

Мы залезли в это, так называемое, такси для каких-то там влюбленных и поехали. А этот хмырина, главное, зубы сразу начал заговаривать. Че-то там навешивает нам, музычку включил и я, короче, забыл даже узнать сколько это удовольствие неприятное стоит- то. А Нелльке, типа, по боку всё было. Она просто кайфовала.

— Здесь, остановите, — говорю водителю, когда мы до центра доехали. А проехали мы, наверное, один километр, не больше.

— Пятьсот рублей, — говорит это наглое рыло.

Прикиньте, пятихатка за какой-то километр недоделанный по мухасранску нашему.

— С чего это? — спрашиваю я у этого хмыря, — По городу же 90 рублей все берут.

— Так-то да, но это же специальное такси для влюбленных, комфорт высокого класса, музыка и все дела.

Я такой смотрю на этот комфорт высокого класса. Повсюду грязь, крошки какие-то валяются, потолок как-будто ногами кто-то пинал, а запах стоит такой, будто мышь в багажнике окочурилась. Да и музон его был вообще, дерьмовый: попса голимая, ахи одни и вздохи, фиг разберешь че поют, тарабарщина одна сплошная.

— Нет, — говорю, — пятьсот — это очень много, сто пятьдесят дам, не больше.

И я вижу, значит, в это зеркало заднего вида, что он глазки свои хитрые сощурил, видать, понял, что я калач не промах.

— Ладно, — говорит, — сто рублей сброшу, четыреста и точка.

Я смотрю на его рожу ухмыляющийся и понимаю, что блефует он. Видать, вообще, на лоха цену назвал, думал раз мы школьники какие-то, то и деньжат родительских содрать можно по-легкому.

— Нет, сто пятьдесят, — сказал я и на Неллю посмотрел. Вспомнил, что она мысли умеет читать. А она такая головой кивает, типа, продолжай, торгуйся.

— Ладно, давай триста пятьдесят и разбежимся, — продолжает он меня разводить.

— Сто пятьдесят и разбегаемся.

— Ладно, не тебе не мне, триста и все.

— Сто пятьдесят, говорю же, у меня денег больше нет.

— Двести пятьдесят и точка.

— Ну ладно, ни вам, ни нам, двести.

— Согласен, — сказал он и даж обрадованно так. Видать, все равно в плюсе остался. Конечно, в два раза больше обычного содрал.

Отдал я ему двести рублей этих, а он еще и удачи нам пожелал. Скотина такая бессовестная.

Не зря я все-таки, когда мелким был с папой по блошиному рынку ходил. Он всегда любил бродить там и покупать всякий хлам старинный, который мама потом выбрасывала на помойку. Но больше всего, видать, он любил торговаться. Всегда торговался, за каждую копейку. Вот мне это и пригодилось. Так, типа, и не знаешь когда, че в жизни пригодится, а вот пригодилось.

— Как ты его уделал! — сказала восхищенно Нелля, когда мы выбрались из этой вонючей машины.

— А то! Спасибо, что подсказала.

— Всегда, пожалуйста.