Женя Колбаскин и сверхспособности

И тут эти дундуки подходят ко мне и улыбаются все, да так широко, что аж рожь их на улыбки не хватает. А мне даже и злится на них лень.

— Почему не поцеловал? — спрашивает Соня.

— Ай, отстаньте, — отмахиваюсь я от них, как от мух на хлебе.

— Ничего страшного, — говорит Настя, типа, она знаток какой, — в следующий раз поцелует.

— Не будет никого следующего раза, — сказал я раздосадованно.

— Почему? Ты же нашел себе девушку, — говорит Леха.

— Ну и что? Любви-то этой нет. И я, вроде как, чувствую, что умираю. Прям ощущение такое тяжелое.

Они на это ничего не ответили, а просто сели рядом со мной. Ну, и сидим мы так, и греем скамейку своими жопами, и молчим. И тут Лешка, осел этот мелкий, как затянет песню про черного ворона, который над трупаками вьется. «Вот, — думаю, — подбодрить решил, спасибо большое». Хотя песня-то, как нельзя кстати пришлась. И сама она, правда, очень красивая. А Леха ещё затянул её прям как надо, девчонки всплакнули даже не много.

— Слушайте, — вдруг опять запищала мелкая, — а давайте на озеро пойдем, уток кормить! Мне это всегда помогает, когда грустно.

— Ага, что-то я ни разу не видел, что б тебе грустно было, — говорю я ей, а она это мимо ушей пропускает.

— Пойдем, Жень?

— Да, пошли, Женя, пройдемся, — поддержала Настю Соня.

— Ладно, ладно, не отцепитесь же.

Ну и пошли мы, значит, на это озеро. То есть как: они шли, а я еле как плелся сзади. Но сначала мы ещё в ларек зашли и купили две булки хлеба. А Настя, естественно, начала выклянчивать у меня, что б я ей трубочку с кремом купил. И остальные тоже захотели, конечно, чего-нибудь. Ну я и купил им на оставшиеся 300 рублей, трубочек этих и пирожных всяких. Так сказать, решил их напоследок побаловать, перед тем как я коньки отброшу.

Пришли мы в итоге на это озеро. Ну, как озеро, лужа такая довольно-таки большая. Ребята возле берега встали, и начали ломать хлеб, и уткам бросать. Утки все сразу озверели, приплыли, прилетели, гвалт устроили, чуть ли не драться начали. А мелкие с Соней радуются. Весело им прям че-то. А я смотрю на них, как они смеются, как веселятся, и сам тоже начинаю улыбаться. И тут, короче, чувствую внутри, что я, типа, жить буду дальше и не умру скоро.

— Ребят, — заву я свою «Обычную команду».

Они все поворачиваются и смотрят на меня, как-то испуганно, вроде. Может, голос у меня такой тревожный был.

— Я понял, — говорю.

— Что понял? — спрашивает Настя.

— Что я как бы люблю вас. Вот. И я буду жить.

А они таращатся на меня, как будто поверить словам моим не могут. И тут, резко все с места срываются и наваливаются на меня, и обнимают, и хохочут, и плачут. Короче, сцена довольно сопливая была, хочу честно вам сказать.

Вот так вот, я и понял, что тот дедок имел ввиду. Что, типа, не только любовь к девушке нужно было найти, а вообще любовь как бы. Наверное, типа, там, и к людям, и к делу какому-то, да и вообще к жизни, в общем. Такая вот муть получается.

А вы что думали, что я буду там при смерти валятся несколько дней, и тут, когда я уже коньки почти откину, неожиданно придет девушка невероятной красоты и засосет меня, что я аж сразу и оживу? Ха, нет уж, мы же не в сказке живем все — таки.

Глава 18. Всем плохо, а мне хорошо.

Но на этом история моя еще не заканчивается. Самое-то интересное случилось на следующий день.

Проснулся я, значит, на следующий день ни как обычно. Не в 7—10 или в 7—15, а ровно в семь. Прям как будильник прозвенел, так я и встал. И чувсвую себя, главное, зашибись. Головая даже ясная была. Пошел я, значит, в ванную. Умылся, причесался, зубы почистил, то есть сделал все, как положено.

Вышел я из ванны и слышу, что дома очень тихо как-то. Мелкие-то просыпаются когда, шуметь сразу начинают, особенно Петька. А в этот раз не звука, короче, не было. Только и слышно было, что мама уже там на кухне чем-то гремит.

Постучался я в шмакодявочную спальню, а от туда никто не откликается. Ну, короче, я и зашел. «Может, дрыхнут ещё», — подумал я в тот момент. Зашел я и вижу, возле шкафа Петька стоит, но он не тот, что прежде. То есть нормальный младший брат, а не горилла перекаченная. Самый обычный пятиклассник, в общем. Он такой грустный весь был, поникший и всхлипывал постоянно. Одевается он в свою школьную форму, а она на нем мешком весит. Конечно, растянул, когда терминатором мелким был. И главное, одевается так уныло, типа, не в школу собрался, а на казнь как будто свою же. Мне че-т немножко даже жалко его стало.

Ну а сестра, сидела на кровати, тоже ни рыба ни мясо, понурая вся и грустная. А Барсик, короче, лежал у её ног, калачиком так свернувшись, то есть, как обычно это было. Надя же все говорила ему чуть ли не плача: «Дай лапу, повернись Барсик, кувырок», но он продолжал просто лежать, как будто ему вообще плевать было, что ему там мелкий человечек этот щебечет че-то.

— Доброе утро, — говорю им.

Они молчат в ответ, только взглянули на меня своими глазенками безразличными, и все тут.

— Че с вами такое? — спрашиваю их.

— Плохо все, — отвечает Петька и вздыхает.

— Да, — говорит Надя, — меня Барсик не слушается.