Жених для дочери

От леди Уилкинс Эдвард возвращался в задумчивости. Откинувшись на роскошные бархатные подушки кареты, он смотрел в окно и размышлял. Существовало несколько способов заставить лорда Меррисона отдать за беспутного Картрайта одну из своих драгоценных дочерей; беда в том, что в условие задачи вкралось слово «добровольно». Можно пригрозить Меррисону или подкупить его, но так ведь это нечестно, даже если Дельберт никогда об этом не узнает. Эдвард все сильнее ощущал азарт. Расщелкать такую задачку ему по силам, он верил в это. Приключение избавит его от скуки и вечной тоски, что маячит на грани сознания; жажды чего-то, чему названия он не знает. Это раздражало и толкало его в объятия следующей женщины, а потом, когда и они не приносили желаемого, — следующей. Бесконечный калейдоскоп, смена картинок, каждую из которых он помнил, словно они висели на стенах его кабинета. Разные лица: улыбающиеся, серьезные, хмурые. Разные губы, носы, брови, цвет и выражение глаз, но у каждой — неповторимый, неописуемый проблеск ума. Если Эдвард видел, что женщина не способна поддержать разговор, состоящий более чем из общепринятых фраз, он не продвигался дальше в своих намерениях.

Он не считал, что играет их чувствами, и улыбался лишь, если они начинали говорить, что влюблены. Умная женщина, считал Эдвард, сможет справиться с не вовремя вспыхнувшим влечением, как и разумный мужчина. Это просто. Стоит только захотеть. Любовь, какой ее описывают в романах, никому не нужна и вгоняет в тоску. Невозможно найти в одной женщине тысячу других, невозможно спустя много лет жизни все еще удивляться ей, ее поступкам, ее словам и чувствам. Так не бывает.

…Он услышал из окна кареты обрывок песни и постучал рукоятью трости по потолку:

— Эй, Джо, остановись.

Кучер придержал лошадей, и Эдвард, любопытствуя, выглянул из окна. Вокруг крохотного кукольного театра на углу собралась небольшая толпа: в основном праздные горожанки, оборванные мальчишки да пара лавочников, которым делать нечего. Над потрепанным занавесом двигались грубо сделанные куклы с деревянными, разрисованными яркой краской лицами; их улыбки ничто не могло уничтожить, даже дождь. Кукла-королева, кукла-король и кукла-священник. Сидевшая тут же, перед занавесом, на корточках девушка лет семнадцати, в заплатанной льняной рубахе и с васильковым венком в волосах (и где она нашла эти васильки?..), пела чистым голоском старую балладу. Эдвард знал эту песенку: «Королева Элинор».

Королева Британии тяжко больна, Дни и ночи ее сочтены. И позвать исповедников просит она из родной, из французской страны.

Но так как из Франции священникам ехать далеко, хитроумный король придумывает тайный план. Для этого он просит позвать к нему лорда-маршала.

Появилась четвертая кукла, в обрывке красной тряпки, словно в плаще. Девушка хлопнула в ладоши, сверкнула щербатой улыбкой и склонила голову набок, словно птичка. Чем-то она напомнила Эдварду Тиану — может быть, худенькими плечами, может, этими тонкими руками, сложенными словно бы для молитвы.

Лорд-маршал пал перед правителем на колени и покаялся. Дескать, если виноват, простите. Только не губите, ваше величество. Король пообещал, что губить не будет. Маршал, судя по всему, сделал честные глаза; у деревянной куклы это не получилось, но девушка точными интонациями передала нужное настроение.

В толпе захихикали: дескать, врет маршал, врет, наверняка грехов его хватит вымостить дорогу до самого ада, и с королевой небось весело время проводил. Кое-кто знал эту балладу, они кричали громче других, но звонкий голосок певуньи легко перекрывал шум толпы. Кукла в короне кивала в такт ее словам.

Только плащ францисканца на панцирь надень.
Я оденусь и сам как монах.
Королеву Британии завтрашний день
Исповедовать будем в грехах!..

Эдвард стукнул тростью по потолку:

— Поехали.

Уличная песня крутилась в голове, словно назойливая муха в комнате; Эдвард пытался поймать идею, которая маячила где-то неподалеку, да все никак не давалась в руки. Воспоминание о кукле в маршальском плащике мешало, свербело, будто заноза в пальце.

Через несколько минут ему удалось.

Лорд Картрайт хмыкнул и, весьма довольный собой, высунулся в окошко:

— Сворачивай тут, Джо. Навестим-ка господина Хокинса. А потом — домой.

Глава 8