Жених для дочери

О Тиане Меррисон Эдвард почти не вспоминал. Она, хоть с первого взгляда и казалась не особенно глупой, все же была слишком бесцветной и слабовольной, чтобы его всерьез заинтересовать. Эта девушка — не игрок, в ней нет склонности к риску, которую Эдвард так любил в женщинах. Нет яркости, нет тайны. Вернее, тайна есть, но больно уж постная. Тиана — лишь условный приз в этой игре; настоящий приз — новая коляска, а о девушке и ее чувствах можно забыть. Почти. Эдвард не собирался причинять Тиане боль, он об этом не особо задумывался. Вряд ли для его маневров потребуется продолжительное время, и девушке, которая потом выйдет замуж за человека, рекомендованного отцом, вся грядущая история будет казаться приключением. Должны же у нее в жизни быть приключения, не так ли? Эдвард творит добро, только и всего.

Поэтому завтракал он с удовольствием, даже напевал бы, если бы это не мешало жевать.

Эдвард вовсе не чувствовал себя неудобно за длиннейшим столом: кто хозяин в этом доме, в конец концов? Лорд Картрайт не позволит робости перед предметом мебели одолеть его. Так что завтракал Эдвард всегда в помпезной столовой, расположившись во главе стола, сервированного на него одного. Часто к нему присоединялись друзья, если задерживались после какого-нибудь приема; если Эдвард желал разговоров с ними, то приказывал поставить их тарелки рядом, а если нет — отправлял на другой конец стола, оттуда можно было докричаться только хором.

Сегодня, однако, он гостей не ждал и потому слегка удивился, когда слуга доложил о визите лорда Остлера.

— Прикажете проводить его в гостиную, милорд?

.— Нет, веди сюда. И накрой еще на одного.

— На том конце стола, милорд?

— На этом.

— Милорд очень добр. — Старый Бенджамен, прослуживший в доме чертову уйму лет, мог позволить себе легкую иронию.

Кевин Остлер был старше Эдварда на три года, что, впрочем, совершенно не мешало им обоим чувствовать себя ровесниками — каждому лет по восемнадцать, юношеский запал еще не угас… В отличие от Эдварда и Дельберта, любивших французскую моду и потому шивших себе костюмы по парижским образцам, Кевин предпочитал более сдержанный английский стиль. Он и сам был сдержаннее немного, но не казался взрослее: стоило взглянуть в его лицо — живое олицетворение лукавства, — как все иллюзии по поводу его принципов и поведения рассеивались.

Английская молодежь, воспитанная в стране, куда солнце заглядывает достаточно редко, а общественная мораль больше осуждает легкое поведение, чем поддерживает его, выкручивалась, как могла. Влияние французского двора прослеживалось во всем, особенно после длительных вояжей на континент. Те, кто добирался до Италии, и вовсе возвращались полные впечатлений: там оковы нравственности были временно отброшены и свобода царила столь сладкая, что уже сама по себе казалась неприличной. Чопорные англичане, так говорили про жителей туманного Альбиона. И они были чопорными — горожане и купцы, часть представителей высшего общества, вроде лорда Меррисона; и вместе с тем галантный век накладывал свой отпечаток, кружил голову, доносил запах цветов из садов Версаля и плеск весел с каналов Венеции.

Если лорд Картрайт являл собою ходячую рекламу французского образа жизни, то лорд Остлер был образчиком прогрессивной английской молодежи. Вернее, не совсем уже молодежи, все-таки тридцать три года, возраст Христа. Волосы Кевина уже тронула ранняя седина: это было наследственное. Отец его вообще поседел в двадцать пять. Впрочем, так как лорд Остлер носил парик, его седые волосы никого не интриговали.

Кевин уселся за стол по левую руку от Эдварда, спиной к окну, кивнул другу и глухо закашлялся, приложив к губам батистовый платок.

— Ты, никак, простудился?

— Прекрасная наблюдательность, Эдвард. Именно так.

— Где же тебя угораздило?

— Возвращался позавчера поздно ночью домой и не позаботился накинуть плащ. Такая жара, а вечером все сквозняки выбираются из укрытий. И вот…

— Сочувствую, — произнес Эдвард без малейшего сочувствия в голосе. — И что же, хорошо было позавчера у Ридов?

— Превосходно. Все удивлялись, почему там не оказалось тебя.

— Я был занят.

Лорд Картрайт отрезал кусочек яичницы с беконом и отправил в рот.

— Новая женщина?

— Что-то вроде того. Разве Дельберт не рассказывал о нашем с ним споре?

— Ах да! — Кевин благодарно кивнул Бенджамену, налившему ему горячего молока. — Он упоминал, но я решил, что все это шутка. Это не так?

— Упаси меня господь так шутить.

Эдвард откинулся на спинку кресла, единственного в этом царстве стульев-козеток; Кевин машинально последовал его примеру и едва не сверзился на мраморный пол.

— Почему ты не поставишь здесь нормальные стулья? — осведомился лорд Остлер весьма раздраженно.

— Потому что меня забавляют эти. А еще дело в семейных традициях. Представляешь, как будут лелеять память обо мне потомки?

— Потомки тебя проклянут.

— Если я когда-нибудь женюсь, конечно.

— Женишься, куда ты денешься? — Прагматичный Кевин пожал плечами. — Так, значит, это правда? Ты поспорил, что Меррисон добровольно отдаст за тебя дочку?

— Вроде того.