– Много ты знаешь. – Дарья одним махом разрушила мои теоретические познания. – Ни я, ни Зойка, ни Егор не болели в детстве ветрянкой!
– Ну, вы стали редким исключением, – промямлила я.
– Уже нет.
– Не поняла?
– Уже все сидим в оспе. Все святое семейство! – торжественно завершила Дарья.
– Как? И Егор?
– И Егор. Весь в зеленке, с температурой под сорок. Тяжелей всех переносит. Ведь спрашивала двести раз: болел или нет? Уверял, что болел всеми детскими болезнями. Оказывается, только ветрянкой и не болел. Ходят к нам теперь участковый терапевт и детский врач.
– Даш, может, что-нибудь надо? – вяло поинтересовалась я, готовясь к тому, что придется совершить подвиг во имя дружбы.
– Конечно!
И Дашка продиктовала список продуктов и лекарств, которые закончились в их лазарете.
Отложив роман (после бурного примирения у Франчески с Рэем дело двигалось к свадьбе), я быстро собралась и покинула дом.
Проторчав на остановке минут десять, поняла, что во имя дружбы придется потратиться на частника, и стала голосовать. Через пару минут меня осчастливила светлая «девятка». Я склонилась к окну и узнала соседа – Степана.
– Ой, здравствуйте, – расстроилась я, но тут же передумала расстраиваться и вознамерилась воспользоваться случаем и узнать о таинственном соседе хоть немного больше того, что знаю. Я улыбнулась. – Отвезете?
– А вам куда?
Я невольно поежилась – нужна привычка, чтобы не вздрагивать от змеиного шипения, который заменяет Степану голос.
Все больше жалея, что это оказался именно Степан, назвала магазин недалеко от дома Вахрушевых. Сосед кивнул, и я неуклюже втиснулась в «девятку».
– Возьмите. – Я протянула Степану пятьдесят рублей.
– Не надо, – игнорируя полтинник, проворчал сосед.
Настаивать я не стала, спрятала деньги в кошелек и незаметно осмотрела салон.
В машине царил образцовый порядок (как дома), и мое мнение о соседе как о зануде окрепло. Но, несмотря на отполированную приборную панель, побывавшие в чистке чехлы и покачивающийся на зеркале озонатор в виде елки сюрреалистического лимонного цвета, в салоне стоял горьковатый запах замкнувшей проводки.
У меня к соседу было множество вопросов, но сосед не располагал к общению. Степан вез меня в полном молчании, не обменялся ни одной мыслью, даже погоду не обсудил для приличия, и вообще делал вид, что меня нет. Интервью отменялось.
На последнем перекрестке нас остановил гибэдэдэшник – чрезвычайно, исключительно редкое явление в Заречье, наверное, не хлебное место – Заречье, с точки зрения дорожной инспекции.
«Жигули» замерли у обочины.
Человек в форме козырнул и растерянно уставился на водителя.
«Ужасно, – с сочувствием подумала я о соседе, – такое лицо теперь во всех документах у него. Несчастный».
Степан потянулся к бардачку. Чужой запах, неуловимо присутствовавший в салоне машины, стал резче. Смесь табака, туалетной воды, свежего пота и оплавленных проводов.
Я вжалась в кресло, стараясь не мешать водителю, наблюдала, как Степан вынимает документы. Под ноги мне спланировала какая-то бумага.
– Выйдите, пожалуйста, из машины, – с профессиональной вежливостью предложил водителю младший лейтенант.
Степан с документами в руках выбрался из «жигулей», и мужчины отошли в сторону.
До магазина оставалось несколько минут езды – был смысл пройтись пешком и развеяться.
Выйти мешала бумажка под ногами. Я сложилась пополам и подцепила ее ногтем.
Дважды сложенный, стандартный машинописный лист смущал сходством с…
Не может быть!
Это было мое письмо… В смысле, письмо от анонима. Второе послание неизвестного отправителя. Желто-оранжевые прописные буквы.
«Ты сводишь меня с ума, – прочитала я, – я ненавижу всех мужчин, которые крутятся вокруг тебя…»
Все расплылось перед глазами – меня охватила паника.
Что это значит? Почему письмо находится в бардачке «жигулей» соседа? Откуда оно у него?
Мысли, одна нелепей другой, завихрились в голове. Ну, рационалистка, попытайся, дай этому мало-мальски логическое объяснение!
Единственное объяснение, которое напрашивалось: сосед проникал (тьфу, опять это слово) в мой дом и рылся в моих вещах. Зачем?!
Я с мистическим ужасом всматривалась в кривые строчки, бессознательно перечитывала текст. Никакой ошибки…
Машина качнулась под тяжестью Степана, а я по-прежнему барахталась в липкой паутине собственных вопросов.
– Откуда это у вас? – Трясущейся рукой я протянула монстру листок.
– Твой следак принес, – бросив беглый взгляд на бумагу, просипел Степан, – вопросы задавал, кем, где работаю, чем занимаюсь в свободное время. А письмо в машине оставил, вот оно и болтается у меня. Хотел вернуть, да никак что-то не встречу этого му… следака.
Тихомиров забыл вещдок? Показал чужому человеку это пошлое письмо?
Сунув листок в сумку, я немедленно подвергла самому придирчивому анализу слова соседа и пришла к выводу, что в них есть доля вероятности.
В конце концов, Тихомиров – только человек…
И все-таки. И все-таки все это было очень, очень странно!
Я находилась в такой глубокой задумчивости, что даже не поблагодарила Степана, когда он высадил меня у магазина.