Жених и невеста

Я сжалась от испуга. Только бы не драка, только бы не скандал. Мне вдруг со страху привиделось, как на крики разносчика валит с Проспекта орава в тюбетейках, а с другой стороны, по мосту через «железку» – другая, безусая, короткобрюкая, и все они окружают Марата, и тот ударяется оземь замертво так же, как Русик-гвоздь.

Но на деле ничего такого не происходило. Разносчик отступил на полшага назад и громким, но гораздо более тонким голосом залопотал:

– А ты сам кто такой? Сам кто такой?

Заремина свита вся сбилась в кучу и стала жалобно звать:

– Марат! Вай, Марат!

– Сначала сам представься, кто ты такой. И по какому праву разносишь байки про Русика? – не останавливался Марат. – Вали отсюда и не мешай людям пить чай!

Мужчины забыли про домино и напряжённо прислушивались, пытаясь понять, кто прав и кого вышвыривать вон.

– Он уйдёт, он сейчас уйдёт, Марат, успокойся, – подбежала толстобёдрая официантка.

– Я, может, и уйду, – прижимая к груди листовки и отступая к выходу, грозился разносчик, – но расскажу в мечети, что в тебе, брат, сидит иблис. Изгонять надо! Иншалла, будем изгонять!

Седой бугай, сидевший за доминошным столом, угрожающе топнул на разносчика ногой:

– Слушай, надоел уже! Это тебя изгонять надо! Пошёл!

Разносчик побагровел и скрылся снаружи. За ним побежала, прижав кулаки к груди, взволнованная, извиняющаяся толстобёдрая. Закрытые невестки всё так же стояли у перегородки и зыркали злобно на нас с Маратом.

– Марат, пошли отсюда, – тронула я его легонько.

– Пошли, – согласился он, остывая и бросая на столик купюру.

И мы смылись из кафе «У Заремы», оставив несъеденную пахлаву прижужжавшей на сладость жирной зелёной мухе. Наткнулись у входа на возвращавшуюся, сокрушённо мотавшую головой официантку и отправились кружить по пыльной окольной дороге.

Марат простился со мной у калитки, когда ранний южный вечер уже закрасил всё кругом чёрно-белым. И, спеша по двору к папе, маме, бабушке, дядьке, тёткам и братцу, я знала, что он смотрит мне вслед.

10. Зелёное пятно

Марат маялся у отца в городе, в институтском кабинете. Шло собрание отдела. Говорили, как обычно, о Халилбеке.

– Ну вы нам объясните, Асельдер Ханыч, как теперь принимать защиты? – нервничала тоненькая сухая женщина в полупрозрачной голубой блузке и броских филигранных украшениях. – Ведь диссертации посвящены плодотворной деятельности человека, который сидит!

– Вот и я о чём, Ирина Николаевна, вот и я о чём… – бормотал отец.

Марата приманили сюда под смешным предлогом – помочь перетащить какие-то коробки с этажа на этаж, но на деле (и Марат это знал) мать опять пыталась свести его с очередной претенденткой в невесты. А именно с молоденькой секретаршей, пока что замыкавшей злополучный список.

Она сидела тут же, в белом деловом костюме. Драгоценный кулон, ныряющий в манящий пиджачный вырез, крепкие и тяжёлые ноги-колонны, завитые, пахуче сбрызнутые лаком лунные волосы, полные губы на смекалистом грубом лице. Глядя на эту чужую девушку, Марат вспоминал вчерашнюю прогулку по краю жёлтой от солнца посёлочной степи с прилепленными к кустам, как зараза, маленькими белыми улитками. Патин открытый смех, напоминающий звон колокольчиков, перетянутую поясом узкую талию… Как она нагнулась, чтобы сорвать улитку, и заявила, что та воняет засохшим клеем. А потом протянула улитку Марату, и тот тоже понюхал прямо из Патиных рук, но ничего не почувствовал, кроме лёгкой прозрачной радости и слабого терпкого запаха женских ладоней.

– Приговора ещё нет. Надо ждать приговора, тогда станет ясно, – пробубнил отец.

– Но мы не можем ждать! – завелась Ирина Николаевна, поднимая в воздух красивые руки в витых браслетах. – Приговор могут вынести через месяц, а могут и через год, а могут и через два. И что тогда? Может, посоветуем соискателям менять темы?

– Ох, нет, это же всё переписывать, кто на это пойдёт, – махнул из угла рукой осыпанный перхотью, как будто из жёваной резины получившийся человек. И смачно чихнул в развёрнутый клетчатый носовой платок под приглушённое «будьте здоровы» соседок.

– Асельдер, – подала голос смуглая женщина лет сорока, хорошо сохранившаяся, с ярко накрашенными губами, – а нельзя как-нибудь узнать через твои связи? Что там и как? А то слухи сбивают с толку. Один день мы готовим публикацию в честь возвращения благодетеля, в другой день – сворачиваемся и прячемся в норку. Сколько можно?

– Другие отделы над нами смеются… – недовольно добавил резиновый.

– Да вот хотя бы через сына узнайте! – кивнула Ирина Николавна, указывая на Марата.

– Бесполезно. У следователей по делу Халилбека день и ночь толкутся адвокаты, – очнулся от грёз Марат. – У них побольше прав, чем здесь у меня, но всё равно ничего не могут выяснить. Дело тёмное… А у вас что, все исследования только про Халилбека? Других нет?

Все молчали. Потом загундосил отец, отирая по привычке бородавчатое лицо:

– Ты же знаешь, Марат, какой это был человек. Какой энциклопедической широты. Он участвовал буквально во всех сферах…