Жених из прошлого

Щеки ее горели манящим румянцем. Она закусила нижнюю губу. У Марку свело промежность, настолько сильно было его желание овладеть ею. Он впился костяшками пальцев в стену, чтобы хоть как-то отвлечься. Ее губы, ее грудь, вкус ее тела…

Моне тряхнула головой, чтобы прийти в себя.

- Один из нас должен уйти.

- Из комнаты?

- Нет. Покинуть Кастильо.

Она моргнула и открыто взглянула на него. Глаза ее теперь были темные, почти черные. Марку показалось, что ей больно это говорить, ему самому стало не по себе.

Он еще раз стукнул по стене костяшками пальцев, чтобы было больнее, отрезвляюще.

- Мы не можем находиться в одном здании.

Колючая правда. Для них обоих оставаться здесь опасно. Это пытка, каждый день. Марку ненавидел чувствовать свою слабость, тем более так сильно. Но потерять ее снова…

Она никогда не была его. Почему он не может принять это и смириться?

- Ты нужна детям. Я нет, - быстро произнес он и, оторвавшись от стены, сделал шаг назад.

Это усилие опустошило его.

- Я уезжаю завтра утром, - решил он.

- Хорошо, если ты не уедешь, уеду я.

Моне опустилась на краешек кресла, когда Марку закрыл за собой дверь. Сердце колотилось как бешеное, она еле дышала.

Никогда еще ей не хотелось целоваться так сильно, как сейчас.

Она мечтала, чтобы он отбросил сомнения и поцеловал ее там, у стены… и не нежно, а жестко, страстно, требовательно.

Руки так и чесались, чтобы прикоснуться к нему, а тело трясло от желания. Если бы он схватил ее за руки, пригвоздил к стене, чтобы она не могла пошевелиться, зацеловал бы ее до беспамятства, а затем овладел ею стоя, задрав повыше ночную сорочку.

Как невероятно чувствительно стало ее тело. Она обхватила себя руками и прижала к груди. Как бы она хотела, чтобы сейчас там были его руки, сжимали налитые соски! Она представляла его горячие губы на коже…

Боже…

Именно это она оставила тогда в Палермо и бежала. Сейчас она старше и уверенней в себе. Она желала его не потому, что хотела заполнить пустоту внутри себя, а потому, что именно от его рук она сгорала, и ей это безумно нравилось.

Моне откинулась на спинку кресла и тяжело вздохнула. Конечно, она не собиралась целовать Марку, тем более ложиться с ним в постель, но желание отдаться разрывало ее изнутри. Даже по возвращении в Лондон сложно будет забыть, как он сводил ее с ума в Кастильо.

Марку стоял у окна и смотрел на падающие хлопья снега. Было уже глубоко за полночь, но сон не шел. Бессмысленно ложиться, когда мозг пытается обработать то, что было сказано сегодня вечером. Все эти годы он думал, что Моне уехала, потому что ей было противно общаться с ним после того поцелуя. Он казнил себя, что предал ее доверие, унизил. Она воспринимала его как брата, который заботится, а он… Теперь он понял, почему она посмотрела на него как на врага, когда он вернулся в комнату после разговора с отцом.

Долгие годы он не мог думать о ней без самобичевания. В ту ночь она не сказала правды. Ее уязвили слова отца и то, что Марку не вступился за нее. Меж бровей залегла морщина, когда он вгляделся в белую пелену за окном.

Жить рядом с ней еще тяжелее, чем врозь. Как только он оказывался возле нее, опасный, вязкий голод наполнял его, накалял кожу изнутри. Он хотел прикасаться к ней, вкушать ее, узнавать ее снова и снова, чтобы она дрожала от его ласк и рассыпалась на части в экстазе.

В брюках становилось тесно, когда он думал о ней, пульс стучал как бешеный, а в сумке лежало кольцо для Виттории… Разум твердил: Виттория подходит лучше, она не подрывает его спокойствия и контроля.

Если бы сердце перестало биться так часто, пульс замедлился, тогда ноющая боль в промежности из-за отсутствия желаемого утихла бы.

Как приятно прижать ладонь к ледяному стеклу и впитать зимнюю стужу, потушить огонь внутри себя.

Моне не для него. Но он не мог доверить детей никому, кроме нее. С ней дети в безопасности на сто процентов.

Он никого так сильно не желал, как ее. Но брак - это не страсть и чувства. Это обязанности и ответственность. Он не мог поступиться своими принципами.

Завтра же на рассвете он уедет, пока не натворил глупостей.

* * *

Снег валил стеной. Моне проснулась. Голова болела, а глаза казались сухими и щипали. Всю ночь она ворочалась, мучили кошмары, что Марку завалил ее обещаниями, которые не собирался выполнять. Прошлой ночью он вел себя грубо, а она вместо того, чтобы негодовать, воспылала еще большей страстью и была на волоске от того, чтобы отдаться ему.

Моне встала, закуталась в пушистый халат и отправилась в гостиную, где на одном из маленьких столиков ее ждал завтрак. Записки от Марку не было.

Она включила огоньки на маленькой елочке, глотнула латте и отломила кусочек теплой свежеиспеченной булочки. Моне и забыла, как ей нравился прима колацьоне. Они были не в Сицилии, но она чувствовала, будто вернулась домой.

Раздался стук в дверь. Моне закрыла глаза и прошептала:

- Пожалуйста, Господи, пусть это будет кто угодно, только не Марку.

Это был он, в зимнем пальто и с дорожной сумкой.

- Я попрощался с детьми, - сухо сказал он. - Они только проснулись, но я не хотел уезжать, не увидев их.