Жених моей сестры

– Ну посмотри, – она неловко пожимает плечами, вытирает ладонь об узкие трикотажные штаны и садится прямо на пол, отпивая из стаканчика глоток кофе. Я засматриваюсь на то, как приоткрываются розовые губы, вспоминаю их вкус, и меня опаляет жаром. Но тут же одергиваю себя, резко отворачиваюсь и иду к рисункам. Смотрю на них и чувствую себя идиотом.

– Нюта? – осторожно спрашиваю я. – А ты специально рисуешь себя такой… не похожей?

– В смысле?

Я смотрю на угловатые линии нарисованных лиц, на их болезненную худобу, на оттопыренные уши, хмурые брови и ничего не понимаю. Да, здесь можно угадать черты Нюты, но они выглядят так, словно их отразили в кривом зеркале.

– В том смысле, что это не ты. Это какие-то… уродцы.

– Да вы издеваетесь! Вы сговорились что ли с Георгием Исаевичем! – вдруг взрывается она и вскакивает на ноги. От резкого движения гладкие темные волосы, едва державшиеся в пучке, рассыпаются по плечам, ее серо-зеленые глаза горят от ярости и почему-то обиды, а я смотрю на нее и думаю только о том, как сильно хочу ее поцеловать. Кажется, сильнее всего на свете.

– Это я! Я! – Нюта подлетает к столу и тычет в свои рисунки. – Не видишь, что ли? Я что, по-твоему, не знаю, как я выгляжу!

В ее голосе звенят близкие слезы, и я не выдерживаю и перехватываю ее, прижимая к себе.

– Тшш, – шепчу ей, и Нюта вдруг замирает в моих руках, словно пойманная птичка. Ее сердце колотится мне в ладонь. – А ну иди сюда.

Я вывожу ее в коридор, где висит небольшое зеркало, и разворачиваю к нему лицом.

– Смотри, – прошу я мягко, но она мотает головой и жмурится, не открывая глаз. – Смотри, иначе уйду!

Ресницы тут же распахиваются, она смотрит на свое отражение гневно, раздраженно, неприязненно. Я не могу понять почему, но собираюсь это изменить. Прямо сейчас.

– Я хочу показать тебе одну очень красивую девушку, – я осторожно отвожу с ее лица темную прядь. Нюта продолжает смотреть в зеркало. – Она мне безумно нравится.

Мы молчим, и вдруг она тихо, еле слышно спрашивает:

– Что… что тебе в ней нравится?

Мне становится трудно дышать, но я стараюсь говорить ровно:

– Знаешь, у нее такие гладкие волосы, шикарные, я очень люблю смотреть, как они блестят на солнце.

Нюта вздрагивает, а я осторожно, будто боясь ее спугнуть, обвожу кончиками пальцев овал ее лица.

– А еще у нее такое нежное задумчивое лицо, как будто с каких-то старинных картин. Красивое. Красивый носик. Красивые губы, щеки, брови…

Я мягко касаюсь всего, о чем говорю, а Нюта широко распахнутыми глазами следит за моим отражением, которое гладит ее отражение.

– Глаза… как мрамор. Я не знаю, как описать. Просто… охуенные, – с языка срывается грубое слово, но я не мастер говорить. У меня кончились все слова для того, чтобы описать ее. Рассказать, какая она невероятная. – И вся она – охуенная. Ты веришь мне?

Она смотрит в зеркало и молчит. По щекам стекают блестящие дорожки слез. Потом медленно мотает головой. Нет. Не верит.

И меня вдруг накрывает такой злобой, такой яростью на всех, из-за кого эта нежная девочка так не любит себя, из-за кого считает себя какой-то не такой, что я резко разворачиваю ее к себе и выдыхаю:

– Придется поверить. Словам не веришь, значит будет так, – и напористо целую ее в соленые от слез губы.

Ее руки тут же обвиваются вокруг моей шеи, она с еле слышным стоном прижимается ко мне, отвечает на поцелуй, и в моей голове перемыкает контакты и сгорают к чертям все предохранители. Если она будет так трогать меня своими нежными пальчиками, если будет так распаляюще и неумело гладить мой язык своим, так прижиматься бедрами, то я…

Я не смогу остановиться.

Черт.

Я уже не могу остановиться.

– Разреши… – выдыхаю я на последних остатках самоконтроля. – Разреши… я покажу тебе… какая ты… как я тебя…

Короткий кивок и немое «да» в огромных оливковых глазах. Безумных. Безумно-прекрасных.

Глава 11. Белый

– Придется поверить, – зло говорит Яр, и его глаза буквально обжигают меня. – Словам не веришь, значит будет так.

И едва я хочу спросить «как будет?», он впивается в мои губы беспощадным поцелуем. Мы третий раз целуемся, а кажется, как будто я знаю его вечность – мое тело моментально растекается в его руках, а рот покорно открывается, впуская в себя его язык. Горячий, умелый, наглый.

Я схожу с ума от его рук, от его губ, от его жадности и нежности одновременно.

А в ушах звенит надрывный голос сестры, которым она вчера кричала своей подружке: «Он уже неделю ко мне не прикасался! Неделю! Что я не так сделала? Он охренел совсем? А после свадьбы что будет?».

Меня не должно это радовать. Мне стыдно за себя. Я злая. Я плохой человек, очень плохой.

И я не должна испытывать никаких надежд, не должна думать о том, что после того, как мы целовались в машине, он ее не трогал. Не должна думать о том, что это может что-то значить.

Ничего.

Ничего.

Ничего.

– Разреши… – хрипит Яр мне в губы, и я вдыхаю его жаркое дыхание. – Разреши… я покажу тебе… какая ты… как я тебя…

Да.

Я так хочу это узнать, что да! Даже если потом я себя возненавижу.