Жених моей сестры

В голове звенящая пустота. И вся моя дальнейшая жизнь тоже пустота. Когда-то я не понимал фразу «нет будущего». Ну потому что как это: нет будущего? Пока ты жив, оно есть. А вот сейчас ясно ощущаю, что у меня нет будущего.

До тех пор, пока отец не умрёт, он не выпустит меня, он не даст мне финансовой свободы, потому что только ее ожидание меня и удерживает. Обещание солидного процента акций удержало меня в свое время от того, чтобы уехать учиться за границу. Удержало от общения с моими друзьями, от веселья в клубах и от дальних путешествий. Вся моя жизнь превратилась в длинный ряд цифр, в бесконечную работу, и, кажется, только с появлением Нюты я снова начал дышать.

Для того, чтобы потом перестать это делать.

Отец придумал отличный золотой крючок, на который я так глупо попался. Наверное, если бы я об этом догадался раньше, то смог бы от него избавиться с меньшими потерями. А когда рыба заглотила крючок до самого конца, то вытащить его можно, только разодрав ей все внутренности.

Я не понимаю, что теперь делать.

У меня скованы руки, у меня скованы ноги.

Я молча встаю и выхожу из кабинета отца. Но на пороге меня останавливает его невозмутимый вопрос:

– Во сколько завтра репетиция церемонии?

– В час дня, – мёртвым голосом отвечаю я.

– Отлично, – говорит отец, и я уверен, что он и без меня знал время. Но специально мне об этом напомнил, чтобы я не забывал о своем долге, чтобы я знал свое место, чтобы я не делал глупостей.

Я и не делаю.

Весь вечер я сижу в своей комнате и методично заливаю в себя виски. Российский номер Нюты уже недоступен. Во всех социальных сетях я у нее по-прежнему заблокирован.

У кого узнать её номер? У родителей? У сестры?

Смешно.

Я беру ещё одну бутылку, едва не разбивая зеркальную стенку мини-бара.

Засыпаю прямо так, на ковре, а на следующее утро не иду на работу.

К часу дня я приезжаю в роскошный зал музея, где принято проводить сказочно красивые и сказочно дорогие свадебные регистрации. Вокруг натёртые паркетные полы, золото и длинная винтовая лестница, по которой должна красиво спускаться невеста, подметая белым шлейфом укрытые красным ковром ступени. А вот в этой цветочной арке, которую сейчас имитирует проволочный каркас, мы обменяемся кольцами и скрепим наши клятвы поцелуем.

Свадебный распорядитель и две её помощницы носятся как угорелые, расставляя нас в нужном порядке.

– Вот этот папочка встанет справа, а вы встанете слева, да вот так. И возьмите жену обязательно за руку. Хорошо! Так, отлично, теперь все заняли свои места. Жених, пожалуйста, стойте здесь. Держите невесту за руку, смотрите ей в глаза и слушайте меня.

Звучит самая пафосная и отвратительная в мире речь, где что-то говорится об одиноких сердцах, о семейной гавани и о любовной лодке. Я неотрывно смотрю в ярко-голубые глаза Лёли, и меня тошнит. Может, от её приторных духов, а может, от вчерашнего виски.

Распорядитель заканчивает свою мерзкую речь и сладко улыбается:

– А теперь маленькая репетиция. Согласен ли ты, Ярослав, взять в жены прекрасную Елену?

Я отпускаю Лелину руку.

– Нет, – медленно говорю я и качаю головой. – Не согласен.

– Ярик, не смешно, блин, – шипит Леля и снова хватается за мою руку. – Можно как-то посерьезнее себя вести?

– Действительно, давайте без шуток, – строго сдвигает брови свадебная распорядительница. – Это для мальчишника оставьте, жених. Мы сейчас должны все хорошо отрепетировать.

– Это не шутка, – я снова сбрасываю Лелину руку. Голова ноет после вчерашней выпивки, но мысли у меня на удивление ясные. – Я передумал. Лель, прости.

– Ярослав… – в голосе отца звенит металл, а Левинские просто стоят и непонимающе хлопают глазами.

– В смысле ты передумал? – взвизгивает Леля. – Ты охренел что ли?

– Вот так дела, – пытается перевести все в шутливый тон распорядительница. – Я думала, нервные срывы только у невест бывают, но, оказывается, и у женихов тоже. Ничего-ничего, надо просто успокоиться, не нервничать и…

– Вышла нахрен отсюда, – рявкает на нее отец. – Быстро!

Она тут же подхватывает все свои листочки и в мгновение ока исчезает. Теперь мы стоим одни посреди всей этой музейной роскоши.

Отец смотрит на меня. Ярость в его синих глазах мешается с брезгливостью.

– Ты сейчас же извиняешься, Ярослав, – медленно и четко, словно слабоумному, говорит он. – Потому что это просто тупая шутка, а ты после вчерашнего нормально не проспался.

– Извиниться могу, – я не отвожу взгляда, и мне похрен на его злость. Я устал от всего этого. Кто бы знал, блядь, как я устал. – А жениться не могу. И не буду.

– Но почему? – растерянно вступает Левинский. – Вы же с Лелей любите друг друга, вы такая хорошая пара…

– Даже если поругались, – торопливо добавляет Левинская, – то все решаемо! У Лели, конечно, характер не сахар, но всегда ведь можно…

– Простите. У вас замечательная дочь, – тихо говорю я, и вот им в глаза смотреть очень тяжело. Потому что пиздец как стыдно. Они-то точно ни в чем не виноваты. – Но я очень сильно люблю другую девушку. Так сильно, что… что просто не могу…не имею права…