Жених в наследство

Решила, что дотащит сама. Попробовала в магазине — ничего, вроде. Но тащить коробку, на каждом шагу бьющую по ноге, держа руку на отлёте — а опустить никак нельзя — коробка квадратная! — это оказалось настоящим испытанием на прочность.

И ни одна собака… мужского пола помощь ей не предложила. Самые совестливые отводили глаза и быстрее спешили мимо. Нет, она их понимала: если взялась тащить — тащи! У них свои дела, и, может, им тяжёлое нельзя поднимать!

Обидно было оттого, что если бы пылесос пёрла Женька, набежала бы толпа помощников… Хотя представить себе в подобном положении Женьку, Поля не могла — фантазия отказывала.

Так и тащила, пока одна женщина не вызвалась помочь! Ну кто ещё поймёт… Потом не меньше недели ныли руки и синяки не сходили с избитых коробкой ног. Мама, конечно, ужасно расстроилась, что она тащила такую тяжесть. Но кто ещё поможет?

Это сейчас у мамы вроде наладилось… встретила хорошего мужчину с сынишкой. Действительно хорошего, как ни странно. Поля уже начинала думать, что таких вовсе не бывает: чтобы и не пьющий, и работящий, и надёжный, и не урод…

Почему-то именно таким часто не везёт в личной жизни. Вот и Павла жена бросила с маленьким сыном. Он крутился, как умел, и получалось у него хорошо, но всё-таки очень тяжело ему было, конечно. Теперь они вместе, а Поля съехала, сняла однушку, чтобы не мешать, хотя Павел и возражал, и мама отговаривала. Но Поля сказала, что так ей самой будет проще наладить личную жизнь, и мать с отчимом согласились.

И вот — однушка есть, хоть и съёмная, а личной жизни — нет. Коллеги на работе говорили, что не надо ей было расставаться с Андреем. Подумаешь — посматривает на Женьку! Умная женщина должна, когда нужно, уметь притвориться слепой. Но Поля, видимо, не была умной женщиной и не хотела становиться — в таком вот смысле. Она долго терпела. Но когда Андрей с неприятной ухмылкой сказал, что яркое ей не идёт, потому что в нём она становится ещё более блеклой, она не выдержала. Сказала тихо:

— Ну и уходи к своей яркой Жене.

Он сначала не понял. Привык, что женщины, если им по-настоящему что-то не нравится, начинают кричать, истерить. Но Поля истерик и истеричек не выносила. Она была тихой, но это не значило, что об неё можно вытирать ноги.

— Я сказала — уходи, — всё так же тихо и очень серьёзно сказала Поля и подняла на Андрея взгляд — больной и решительный одновременно.

И он ушёл. Ещё и выкрикивал чего-то, пока собирал вещи. Что-то такое… мерзкое и недостойное, вроде того, что "она ещё пожалеет, да поздно будет" и в целом — в том смысле, что не больно-то и хотелось! У Полины в те полчаса словно отказал слух, и слова Андрея доносились до неё, как сквозь вату, а смысл и вовсе почти не доходил. Наверное, защитная реакция такая. Потому что на самом деле ей было очень больно. Слишком больно, чтобы она могла выдержать всё, что Андрей решил ей сообщить о её "достоинствах". Она сидела, глядя в телевизор, но ничего там не видела и не слышала.

— Кукла бесчувственная! — бросил Андрей напоследок и от души шарахнул входной дверью, имея в виду, что она не страдает видимым образом, не рыдает и вообще никак не демонстрирует свои чувства. Он считал, что это значит — чувств у неё нет.

Мужская истерика — это совершенно отвратительно и недостойно, в сто раз хуже женской. Полина пыталась себя этим утешить, но ничего не получалось. Она и хотела бы не чувствовать, очень хотела бы. Однако — не получалось. Казалось, что её изваляли в грязи.

И как так выходит, что гадко поступают с ней, но при этом обвиняют её же, и она сама где-то глубоко внутри и правда чувствует себя виноватой? Умом, конечно, понимает отлично, что ни в чём она не провинилась перед Андреем, а перед Женькой и подавно! Но даже Женька почему-то дулась на Полину. Что уж там наговорил ей Андрей — осталось неизвестным.

И яд слов Андрея остался где-то внутри, разъедая там что-то, лишая радости жизни, подтачивая и без того хилую уверенность в себе. Яркие тряпочки она засунула подальше и так ни разу и не надела.

Закончилось лето, наступил дождливый сентябрь, промозглый октябрь, вот и ноябрь начинается — а с ним пробуждается робкая надежда на что-то свежее, чистое, на обновление. Вот выпадет снег…

Поскорее бы выпал снег! Кажется, что унылые тёмно-серые улицы и мрачные прохожие в тёмной одежде, мокнущие под бесконечным дождём, — всё и все ждут этого — белого, нового, по которому можно проложить следы, как в первый раз.

Синоптики обещают первый снег со дня на день, и всё ошибаются, и ошибаются, снега всё нет и нет. Только ледяная морось и ветер, пробирающийся под все слои одежды холодными мокрыми пальцами. И всё-таки — он же придёт — первый снег, белый и чистый, как новая надежда, как долгожданное обновление.

Полина погладила новую шапку. Это только её. Это не для того, чтобы подражать Женьке, это не для Андрея, и вообще — ни для кого другого. Это только для неё. Ну и пусть она будет выглядеть в ней смешно — этот страх всё норовил поднять голову, но Полина его прогнала. Пусть! Такая яркая, такая свежая… Как новая жизнь. Скорее бы выпал снег.