Женись на мне, дурачок!

Мелькнула было в моей голове соблазнительная идея, сдать миледи в руки правосудия прямо там, но воспоминание о просьбе Клариссы, дать ей декаду на разборку этой интриги, сыграло решительную роль. В конце концов, может не зря говорится, что месть должна созреть, как хорошее вино?!

Заметив, что спутница допила простоквашу, подвигаюсь на своем сидении в сторону и приглашающе хлопаю рукой по нагретому месту рядом с собой. Пора приводить в исполнение вчерашние замыслы.

По обучению миледи управлением повозкой.

— Что? — Недоуменно вскидывает рыжеватые бровки Ортензия и потихоньку отодвигается назад.

— Иди сюда! — Строго рявкаю я, ну не уговаривать же её?!

— Зачем? — Неуступчиво интересуется она, пряча что-то за спиной.

Что именно, хотел бы я знать? Но, раз хочу, значит, узнаю, таково мое правило.

— Догадаешься сама?

Нет. Судя по нахмуренным бровям, подозрительному взгляду и поджатым губам, ни за что не догадается. Потому что её мысли текут совершенно не в том направлении. Это какой же извращенкой нужно быть, чтобы придумать такие вещи, от которых в голубеньких глазках стынет откровенный ужас?!

— Я и раньше подозревал, миледи, что ваш ум есть нечто патологически злобное и пронырливое, а сейчас убедился, что там присутствует также порядочная доля грязного извращения. — Тоном наставницы Бентийского монастыря вещаю я, и это производит именно то впечатление, которое нужно мне.

Взбешенная такой отповедью Ортензия разъяренной кошкой бросается на меня, замахиваясь чем-то, ярко блеснувшим на солнце.

Вот сколько раз говорил мой учитель по бою на мечах и кинжалах, что ярость всегда слепа! И как жаль, что миледи этого не слышала и не заучила так же намертво, как я. Потому что рассчитать порыв взъяренного противника так же легко, как и предотвратить. В чем она уже убедилась, сидя на полу с завернутой за спину рукой, из которой я нежно вытаскиваю почти родные мне ножницы.

Оказывается, она еще и клептоманка! Фу, как неблагородно, обобрать своего благодетеля! А ведь именно таковым я для нее и являюсь! Несмотря на личные счеты и оскорбления, не бросил обидчицу посреди дороги, а взял с собой, одел, законспирировал… Потом прикупил новых, ну, относительно, вещичек, вез, кормил, поил, все выходки прощал, спать укладывал, согревал… своим плащом пожертвовал… теперь вот от тяжкого греха убийства ближнего спасаю…

Все это я укоризненным тоном расстроенной гувернантки рассказываю миледи, насильно усаживая её рядышком и вручая ей в руки вожжи. И, тронув лошадей с места, тем же тоном объясняю, как править обученной парой, как заранее просчитывать вероятные повороты дороги, как придержать лошадей перед выбоиной…

В общем, все то, что любой деревенский мальчишка двенадцати лет знает назубок. А те, у кого отцы занимаются извозом, намного раньше.

Она кусает от досады и злости губы, по щекам текут соленые ручейки, оставляя на грязном личике светлые полоски. Ну, вот почему она такая грязнуля?! Совершенно не умеет следить за собой без горничных и служанок! Да даже простых правил не знает, вроде того, что прежде, чем лезть в повозку, нужно хорошенько очистить прутиком грязь с сапог, а потом еще и протереть их пучком сухой травы!

Когда я объяснял это в первый раз, миледи смотрела с такой ненавистью, словно ее танцам диких племен учат! Потом, правда, кое-как смирилась, после того, когда я на одном из коротких привалов выдал ей огрызок веника, найденный под сиденьем, и заставил вымести отвалившиеся комья грязи.

Однако мои уроки управления лошадками не проходят бесполезно, и вскоре миледи почти уверенно правит повозкой. А когда первые домишки Заречья приблизились настолько, что их стало можно рассмотреть в подробностях, я перебрался назад и, по-барски развалившись на скамье, внимательно следил за своим кучером, время от времени тихонько подавая советы.

Городок не огорожен даже условной изгородью, но у дороги стоит будка стражи. А рядом несколько стражников, собирающих с въезжающих проездные. Остановили и нас, и я, демонстративно зевая, лениво подал сержанту серебряный квадратик.

— Как записать лорда? — Вежливо спросил он, открывая толстую книгу.

— Зигель дель Ксаро. — Надменно бросил я, следя из-под полей шляпы за стражами.

И остался совершенно удовлетворен, когда заметил, как в почтении вытянулись их лица.

Еще бы, одна из двух дюжин самых знатных фамилий королевства!

Знали бы они, что на облучке сидит представительница не менее родовитой фамилии! И, в отличие от меня, подлинная!

Нам благосклонно кивают, разрешая въезд, но лошади не трогаются с места. Незаметно толкаю замешкавшуюся миледи носком сапога. Она вскидывает кнут и лошадки резко срывают повозку с места. Я злым шепотом сообщаю неумехе, едва не выдавшей себя с головой, все что думаю про ее умственные способности и почти пропускаю широко раскрытый от изумления рот всадника, едущего нам навстречу.

Но только почти. Уж слишком чем-то заинтересовал его наш выезд, раз он тут же развернул коня и поехал вслед за повозкой.