Женись на мне, дурачок!

— Ну что, жалко тебе, что ли, для хорошего человека доброе дело сделать? — подхожу к упрямцу почти вплотную и привычным движением раскрываю идентификационный амулет.

Маг оказался молодцом — только на краткий миг выпал из реальности, увидев золотую каплю глаза с агатовым зрачком, знак старшего королевского ока, — и сразу сменил тон.

— Да не жалко, просто с энергией туговато. Но раз для хороших людей…

— Сколько? — жадно заглядывая мне в глаза, шепнул торговец, не понявший смысл нашего объяснения и решивший, что я сунул магу взятку.

— У тебя столько нет. Давай лошадок, — в один миг разрушил я мечту пронырливого останца о выгодном знакомстве с магами.

— Это ты хорошо сообразил насчет лошадей, — нагружая нашу поклажу на одну из освободившихся от товара животин, весело сообщил Рудо, когда торговец вместе с товарами растворился в сером тумане.

— Жаль только, что седло всего одно. Ну ничего, по пути приобретем второе у кого-нибудь.

— А зачем? — непонимающе смотрят на меня желтые глаза спутника. — Я всю жизнь без седел ездил, чего лошадей мучить и самому мучиться?

Он и вправду устроился очень просто: свернул одеяло, положил на спину лошади и припечатал его своей худой задницей.

Лошадь восприняла это вполне адекватно, во всяком случае, до первого привала мы доехали без всяких осложнений, несмотря на то что дорога, шедшая по дну ложбины, переходящей в неглубокое ущелье, была не совсем благоустроена. Вернее, вовсе не благоустроена.

— А почему ты выбрал именно меня? — разогревая над костром жареную курицу, словно невзначай, внезапно спросил язва, но я почувствовал, что ему почему-то очень важен мой ответ.

— Ну, Кадина я взять не мог; хотя маги его подлечили, все же лучше пока князю особенно не напрягаться. Дирам, конечно, подошел бы, но он слишком крупный и заметный. И нет в нем того дара перевоплощения, что у тебя. Да и соображаешь ты быстрее.

— А то, что я сирота безродный… имело значение?

— Что ты хочешь этим сказать? — сначала не понял я, но, взглянув в подозрительно сузившиеся глаза, сообразил: у меня тоже нет родных, вернее, не было раньше. Мои мать с отцом погибли, когда я был совсем мальчишкой, пятнадцати лет. — Но, если ты не хотел идти, почему не сказал еще там? Я бы взял кого-нибудь другого. Впрочем, ты еще можешь вернуться.

— Я не хочу возвращаться. Просто… князь, не этот, его брат, всегда посылал меня, когда была опасность. Говорил — ты же понимаешь, у него дети… или мать старенькая… А как ты стал оком? — резко сменил тему спутник.

— Когда родителей не стало, попечители отдали меня в помощники столяру. Но мне показалось очень скучно делать столы и стулья, я просто возненавидел всякие доски. В восемнадцать лет пришел в королевскую комиссию и сообщил, что хочу стать оком. Меня определили в ученики к Клариссе. Вместе со мной у нее было девять учеников. А оком стал только я один. После обучения я много раз уходил вот так, как сейчас, в неизвестность. Ты думаешь, Кларе было меня не жаль, раз я сирота?

— Она странная, — задумчиво хмыкнул Рудо и, подумав, добавил: — Но добрая. А зачем тебе сейчас работать? Богатая жена, замок, слуги… Сидел бы целый день на диване, пил чай.

— А Зару бы зарезал тот наемник, а Кадин загнулся бы от раны в зиндане… Да еще много чего случилось бы такого, что мне очень не нравится, — саркастически буркнул я. — Ну, ты доел? Тогда поехали дальше, чем быстрее мы перейдем перевал, тем лучше.

Все мельчайшие детали и хитрости предстоящего пути я заучил наизусть. Торговцы, которым Леон пообещал первоочередное перемещение, не скупясь, делились ценной информацией.

Именно от них я и знал, что хотя первая часть пути и проходит по пересеченной местности, зато свободна от бандитов. А вот как только до первых поселений останется не более одного перехода, лучше прибиться к какому-нибудь большому обозу, малочисленные отряды путников и одиночки зачастую пропадают бесследно. И именно поэтому собирали меня маги в этот раз с особой заботой, насовав в кошель амулетов на все случаи жизни. Да и понравившийся мне пояс того убийцы я не забыл пополнить очень оригинальными вещичками.

И действительно, первые три ночи мы страдали только от поздних комаров, торопящихся нами подзакусить, едва догорал отпугивающий их костерок.

А на четвертый день вышли из предгорного леса на холмистую равнину, изредка украшенную рощицами, и почти сразу попали на вытоптанную тропу, ведущую с запада на восток. И ближе к вечеру догнали стоящий обоз. Вообще-то я хотел бы как можно дольше не попадаться на глаза ни встречным, ни попутным торговцам и их охранникам. Самое разрушительное человеческое чувство — жадность. Всегда есть шанс нарваться на кого-нибудь, кто решит, что жизнь двух путников стоит значительно дешевле, чем их вещи. Потому я и всматривался в даль так пристально и часто, как это позволяла местность.

И этот обоз я заметил издали, а по некоторым подробностям сразу сообразил: с ним стряслась какая-то беда.

Рудо тоже настороженно вглядывался в составленные кругом телеги и повозки, нерасседланных коней и суетящихся охранников.