Женитьба Даждьбога

Чтобы читатель мог сам судить, насколько перекликаются древнерусский миф и современный (в том числе) опыт необычайных состояний сознания приведем с незначительными сокращениями соответствующий фрагмент книги Юнга «Воспоминания, мечты, размышления». [3] В местах, представляющихся особенно важными, укажем в квадратных скобках оригинальный английский текст.

«Мне казалось, что я нахожусь в космосе. Я видел далеко внизу Земной шар, купающийся в голубом великолепном сиянии. Я видел континенты и синее море. Далеко под моими ногами лежал Цейлон, а вдали передо мной располагался Индийский субконтинент.

Поле зрения охватывало не всю Землю, но ее шарообразность была ясно различима, и контуры сияли серебристым мерцанием, пробивавшимся сквозь прекрасный голубой свет. Во многих местах земной шар казался расцвеченным или покрытым темно-зелеными пятнами, наподобие окислившегося серебра. Вдалеке слева виднелось широкое пространство – красновато-желтая Аравийская пустыня. Выглядело это так, словно серебро земли приняло там красновато-золотой оттенок. Далее располагалось Красное море, а еще дальше, как бы в верхней левой части карты, я едва мог различить кусочек Средиземного моря… Я мог также видеть покрытые снегом Гималаи, однако в том направлении был туман или облачность… Я знал, что вот-вот покину навсегда Землю…

Я выяснил позднее, сколь высоко в космосе нужно находиться, чтобы открылась такая пространная панорама – примерно тысяча километров! Не было ничего более величественного, чем вид Земли с этой высоты из всего, что я когда-либо видел.

Полюбовавшись некоторое время, я обернулся. До этого я располагался спиной к Индийскому океану и лицом на север. Затем мне показалось, что я повернулся к югу. В поле моего зрения попало нечто новое. Недалеко в пространстве я увидел темную колоссальную каменную глыбу, похожую на метеорит. Размером она была почти с мой дом или даже больше. Она плавала в пустоте, и я сам плавал в пустоте…

Когда я приблизился к ступеням ведущим вверх к входу внутрь скалы, произошло странное: родилось чувство, что все, к чему я стремился или чего желал – все мысли, вся фантасмагория земного существования – все это отлетает или как бы сдирается с меня, это было весьма болезненно.

Однако в определенном смысле все это и оставалось: как если бы я теперь несу с собой все, что я когда-либо испытал или сделал, все, что происходило вокруг меня. Возможно это выразить еще так: теперь я состоял из всего, что было со мной когда-либо. Я состоял из моей собственной истории, чувствовал с великой уверенностью – она представляет собой то самое, чем я и являюсь. Я суть узел того, что было. И то, что было – завершено.

Это переживание рождало чувство большой нехватки, но в то же время и огромной полноты. Больше не существовало ничего, к чему я стремился бы или чего желал. Я существовал в настоящей форме, являясь тем, чем я был и жил. Сначала преобладало чувство уничтожения, обдирания или грабежа. Но вдруг это перестало иметь значение. Все оказалось в прошлом. Что оставалось – так это совершившийся факт, без какой-либо оглядки на то, что было. Более не было какого-либо сожаления об отброшенном прочь. Напротив: у меня было все, чем я был, и это и было всем.

Когда я подходил к храму, то был уверен, что встречу внутри людей, которым принадлежал в реальности. Там я, наконец, пойму – и это тоже было уверенностью – в какую историческую вязь вплетается моя жизнь. Узнаю, что было до меня, зачем я родился и где протекает моя жизнь.

Моя жизнь, как я ее жил, нередко представлялась мне подобной истории, у которой нет ни начала, ни конца. У меня было чувство, что я являюсь фрагментом неизвестной истории, цитатой, взятой непонятно откуда. Моя жизнь казалась вырезанной из длинной цепи событий, и в этой связи у меня возникали вопросы, остававшиеся без ответа… Я был уверен, что получу ответ на все эти вопросы, как только войду в этот храм внутри парящей скалы. Там я узнаю, почему все было так, а не иначе. Там я встречу людей, которые знают ответ на вопрос о том, что было со мною раньше и что ожидает в будущем.

Пока я размышлял над этими вещами, произошло нечто, привлекшее мое внимание. Снизу, в направление от Европы, взмыл некий образ… Я тут же его узнал: «А, это мой доктор, конечно, который лечит меня. Однако сейчас он приближается в своей изначальной форме». Наверное, и я тоже был в своей изначальной форме.

Когда он остановился возле меня, между нами произошел немой обмен мыслью. Др. Х. был послан Землей, чтобы доставить мне весть, что у меня нет права оставлять Землю, и я должен вернуться. В тот же миг, когда я это услышал, видение исчезло…

Разочарованный, я подумал: теперь я должен вновь вернуться в ящичную систему. Мне виделось, что за горизонтом космоса искусственно построен трехмерный мир, в котором каждый человек помещает себя в маленький ящик. И теперь мне следовало вновь убедить себя, будто бы жить в ящичке является важным.

Жизнь и весь мир казались мне тюрьмой… Вид города и гор с моей больничной койки представлялся мне подобным раскрашенной шторе с черными дырами в ней, или разорванному листу газеты, полному фотографий, которые ничего не значат… Я испытывал неприязнь к своему доктору за то, что он вернул меня к жизни.

В то же время я беспокоился о нем. Его жизнь в опасности – думал я, – это можно заключить из того, что он предстал передо мной в своей изначальной форме. Когда кто-либо принимает эту форму, это означает, что он готов умереть, поскольку он уже принадлежит к «высшему обществу».

Внезапно ко мне пришла ужасающая мысль, что Др. Х. должен будет умереть вместо меня. Я делал отчаянные попытки поговорить с ним об этом, но доктор не понимал меня.

В действительности так и случилось: я оказался его последним пациентом. 4.04.1944 (я до сих пор помню точную дату) мне впервые с начала моей болезни позволили сесть на кровати, и в тот же самый день Др. Х. слег в постель и больше уже не встал…

На протяжении тех недель я жил в странном ритме. Днем я был обычно в депрессии. Я чувствовал себя ужасно плохо и едва осмеливался пошевелиться. Уныло думал о том, что теперь мне суждено продолжать жить в этом сером мире. К вечеру я засыпал, и мой сон длился почти до полуночи. Затем я приходил в себя и лежал, бодрствуя, около часа, но в совершенно другом состоянии. Оно было подобно экстазу.

Я чувствовал, что будто снова летаю в космосе, будто бы нахожусь в безопасности в утробе вселенной – в огромном пустом пространстве, заполненном наивысшим чувством блаженства. Это и есть вечное блаженство, думал я. Это невозможно описать, настолько это прекрасно…

Я находился, как это мне казалось, в гранатовом саду, и шла свадьба… Даже не могу сказать вам, как прекрасно все это было. …Я сам был основание этой великой женитьбы. Мое блаженство исходило из этой свадьбы… На ложе, усыпанном цветами, Всеотец Зевс и Гера совершали мистическое соитие. [All-father Zeus and Hera consummated the mystic marriage]… Все эти переживания были великолепными. Ночь за ночью я плавал в состоянии чистейшего блаженства, окруженный первообразами творения.

Постепенно мотивы смешивались и тускнели. Обычно видения длились около часа; потом я снова засыпал. С приближением утра я чувствовал: вот снова наступает серое утро – приходит серый мир со своими ящиками [gray world with its boxes]! Какой идиотизм, что за уродливый нонсенс! Те внутренние состояния были столь фантастично прекрасными, что при сравнении этот мир представлялся совершенно нелепым… Все раздражало меня, все было материальным, слишком грубым и нескладным, чересчур ограниченным, как пространственно, так и духовно. Это было заточением… и все же это имело какого-то рода гипнотическую силу, заставлявшую верить, будто бы это и есть реальность, однако я все же ясно чувствовал ее пустоту.

Хотя вера в этот мир и возвратилась ко мне, но все же с тех пор я так никогда и не освободился от впечатления, что эта жизнь разыгрывается в трехмерном ящике, являясь только сегментом, а то и суррогатом настоящего бытия, и не может быть, чтобы вселенная была создана лишь для этого.

И есть кое-что еще, что я вполне отчетливо помню… Я понял тогда, почему говорится о «сладчайшем аромате» Святого Духа… Мои видения и переживания были абсолютно реальными; по отношению к ним не было ничего субъективного; все они имели качество абсолютной объективности… Эти переживания я могу описать только как экстаз вневременного состояния, в котором настоящее, прошлое и будущее являются единым.

Все, что происходит во времени, было объединено в неделимое целое. Ничто не распределялось во времени, ничто нельзя было бы измерить временными понятиями. Это переживание лучше всего можно было бы определить как состояние чувства, которое нельзя создать посредством воображения. Как я могу представить себе, что существую одновременно позавчера, сегодня и послезавтра? Перед лицом такой целостности остаешься безмолвным, поскольку едва ли это можно постигнуть.

После этой болезни для меня начался плодотворный период. Множество моих принципиальных работ были написаны только тогда. Проницательность, которую я обрел, видение конца всех вещей придали мне смелость выдвинуть принципиально новые формулировки. Я более не пытался пояснять, оправдывать свое мнение, но полностью отдался теченью мыслей. Благодаря этому одна тема за другой просто представали передо мною и обретали форму.

И кое-что еще, также, пришло ко мне с той болезнью… Безусловное «да» тому, что есть, без всякого субъективного протеста. Принятие условий существования так, как я вижу и понимаю их, принятие своей собственной природы такою, как она есть».