Женитьба Элли Оде (сборник рассказов)

Смотрю, выкатывается мой хурджун.

— Да никто его не брал, — говорят. — Сам сюда закатился!

И опять хохочут. Я, конечно, сразу успокоился: пошутили парни. Но на всякий случай ночью хурджун под голову положил и уснул на нём. Утром на какой-то станции ребята принесли кипятку, достали хлеб, начали жевать. Я тоже развязал хурджун. Взял в рот кусочек мяса — проглотить не могу — совесть не даёт. Позвал длинного Володю и всех, кто желает, угоститься. Парни подошли. С этого и началась наша дружба.

На другую ночь, перед самым рассветом, проснулся от криков и суматохи. Продрал глаза, вижу: мечутся все по вагону, тащат свои мешки, чемоданы. Кто-то, как на грех, коптилку погасил — ничего не разберёшь. «В крушение, что ли, попали?» Схватился я тоже за хурджун, кинулся к двери. А там снаружи — сам шайтан не поймёт, что творится. Слышу только голоса: команда номер один, команда номер пять! По разговорам ребят догадался: приехали. Выбрался из вагона — холодно, дождь идёт, по небу ползут чёрные тучи. Станция — небольшой серенький домишко с одним фонарём да пять-шесть голых деревьев. Пока я осматривался, начальник эшелона уже разобрался, что к чему, и приказал строиться по четыре. Не прошло и десяти минут, как мы уже шагали от станции в степь. Перед нами лежало ровное место — словно огромный сачак расстелен.

— Вах-хов, на край света, что ли, ведут? — говорит бритобородый. — Ну-ка, посмотри, Володя, ты повыше других, может быть, увидишь хоть одну-две кибитки.

Яшули к тому времени немножко освоился. Узнали мы, что по фамилии он Хакыев, зовут Хезрет и что не такой уж он и грозный, как показался сначала.

Володя вытягивает шею, глядит на замутнённый горизонт, говорит удивлённо:

— Яшули, у вас ужасно развита интуиция. Я не увидел ни одной кибитки, но я вижу отряды солдат. Не пора ли приготовиться к сражению?

— Ишачий помёт тебе на язык, — сердито отзывается Хезрет-ага.

Идущие рядом посмеиваются. Но вскоре мы действительно встречаем роту солдат, одетых с иголочки.

— Привет, салаги! — кричат они.

— Откуда вы? — спрашивают из нашего строя.

— Из преисподней! — слышится в ответ. — Шагайте побыстрее, вас давно там ждут.

Оказывается, это маршевая рота. Спешит на станцию, чтобы погрузиться в эшелон и — на фронт…

Ты-то, наверное, знаешь, братишка, сколько таких рот в ту пору отправлялось на Запад. Одни уходили, другие занимали их место, чтобы подучиться и тоже выехать на передовую. Вот мы и шли на смену этой маршевой роте.

Отшагали километров пятнадцать, не меньше. Устали, вспотели — впору бы и отдохнуть. И тут увидели большой курган, обнесённый глинобитной стеной. Возле ворот стояли повозки и прохаживались военные. Курган с его стеной и воротами напоминал средневековую крепость. Видимо, когда-то и была тут крепость, но теперь располагался запасной стрелковый полк. По стене метров на сто крупными буквами надпись: «Да здравствует Советская Армия — оплот всех народов мира!»

— Ох-хо, здесь, значит, будем жить, — уныло выговорил Хезрет-ага и посмотрел на меня. — Главное, не терять друг друга из виду — уж очень много в этой крепости людей.

— Хорошо бы остаться вместе, — согласился я, смутно предчувствуя, что под одной крышей с яшули мне жить не придётся.

Когда впустили нас во двор, я увидел через каждые пять — десять шагов глиняные домишки и бугры а жестяными трубами. В домишках — штабы, а под буграми — землянки. Наша пятая команда спустилась по ступенькам, и я вместе с Володей, Хезрет-ага и другими оказался в тёмной комнате. По обеим сторонам лежали матрацы, набитые соломой, а у выхода в пирамиде стояли учебные винтовки. Не успели сложить свои вещи, как появился сержант и назвал себя помощником командира взвода. Мороз, говорит, я, запомните.

И пошла наша жизнь, братишка, по заведённому графику. Подъём, физзарядка, тренаж «лёжа заряжай», политподготовка, строевая, огневая — словом, всё так, как и бывает на военной службе. Всего, что было, конечно, не перескажешь, да и скучновато слушать о том, как ползали по-пластунски, как кололи штыком чучела и маршировали по плацу. Скажу только тебе, дни были так заполнены, что Хезрет-ага даже не мог выбрать минуту для намаза. Первые три дня он, правда, приспосабливался… Выведет сержант на физзарядку: мы шестнадцать тактов руками-ногами делаем, а яшули опускается на колени и начинает Молиться. Два раза сделал Мороз ему замечание, а на третий день заставил в землянке смазать пол. Поворчал немножко Хезрет-ага, но пришлось всё-таки ему развести глину и заняться делом. Тут он поклонился всевышнему неоднократно: сгибался и разгибался побольше часа. Взвод уже вернулся с завтрака, а яшули только заканчивал смазку. Стали мы спускаться в землянку, Володя тарелку с кашей ему подаёт:

— Возьми, Хезрет-ага, завтрак, заправься, как следует. Каша на свиной тушёнке. Ешь… Баранины в ближайшие два года не предвидится.

Я-то, признаться, проглотил в столовой свинину и даже не узнал что. И с того самого дня понял: не такая уж гадость свиное мясо, есть можно, даже с аппетитом. Но нашему яшули это пришлось не по вкусу.