Женитьба Элли Оде [сборник рассказов]

Война была очень тяжёлой, сынок. Для меня особенно: за восемнадцать дней до её начала я женился. Женился, не женился, надо было защищать Родину. Это хорошо понимал и я, и жена моя Садап, и мама. Отца у меня не было, он умер за год до того от тифа. Короче говоря, пошёл я на фронт. Много нас из нашего села пошло… То, что мы увидели там… Мы вольно росли в селе и даже представить не могли, что это такое — война. Товарищи, с которыми вчера делили солдатский паёк, сегодня падали мёртвыми. Все понимали, что такое же завтра может случиться и с тобою. Но человек всегда полон надежд. Особенно, если рядом с ним — близкий, верный товарищ. Со мною рядом был Керим.

Вспоминаю, сынок, один день. Ровная, как стол, местность. Травы до пояса. А от трав такой пьянящий аромат, что голова кругом идёт. И птицы поют. Лежу я в траве и смотрю в небо. Небо синее-синее. Редкие белёсые облака будто приклеены к нему, не двигаются.

И вспомнилось мне родное село. Весной у нас в Туркмении небо такое же синее и бездонное. И вот в такой тихий, чудесный день…

Враг пошёл в атаку, а мы стали отражать её. Никто не жалел зелёную траву, никто не щадил птиц, а синее небо вскоре заволокло гарью.

В том бою ранило меня. Упал я на траву, потеряв сознание, а когда очнулся, вижу: у моего изголовья сидят Керим и незнакомый человек в белом халате, видимо, врач.

— Я очень боялся за тебя, — заговорил Керим и облегчённо вздохнул. — Теперь всё страшное позади.

Он был очень бледен и через силу улыбался. Поговорив ещё минуты две-три, Керим попрощался со мной. После этого мы долго не виделись.

Лечащий меня врач рассказывал:

— Если бы не твой друг, ты бы погиб. Он тебе три раза давал свою кровь. Три раза, ты понимаешь. Это — не шутка. Вот это настоящий друг…

Базар-ага не торопясь потирает ладонью лицо и о минуту молчит. Молчит и Мерген, надеясь, что старик продолжит рассказ. И он продолжает.

— После поправки я попал в рабочий батальон. Мы прокладывали железную дорогу. Изредка получал письма от Керима. Он писал, как били врага под Курском, в Понырях. Есть там такой городишко. Потом письма перестали приходить. Я переживал, волновался. По ночам меня мучали тяжёлые сны. И тут пришло письмо от Садап. «Вчера пришёл к нам твой фронтовой товарищ, — писала она. — Керим. Бедняге отрезали правую руку выше локтя. И глаз повреждён. Утешал нас. Говорит: «Не беспокойтесь, война теперь скоро кончится, глазом не успеете моргнуть, как вернётся Базар». Ах, если бы она кончилась, эта ненавистная война. Я очень жду тебя.»

Прочитав письмо, я почувствовал вдруг, как по моей щеке скатилась слеза. Мужчине стыдно плакать, я понимаю, но в тот раз… Страдания Керима стали моими. Да и о Садап я думал. Чего таить, в то время в тылу тоже хорошего было мало. Всё было отдано фронту. Ради победы люди соглашались на всё. Ели хлеб из джугары с лебедой, одевались кто во что может, в старьё, лохмотья. Помню, Садап писала как-то: «Днём занимаемся прополкой, а ночью (сейчас ночи стоят лунные) жатвой». Вот так, сынок, жили в тылу.

Старая мать моя тоже не сидела сложа руки. Она была одной из лучших рукодельниц в селе. Так вот она вязала для фронта варежки и носки.

А наш батальон строил железную дорогу. Война не только убивала людей. Она разрушала города, мосты, портила дороги, истребляла сады и огороды, сжигала посевы. Повсюду, где она ни прошла, оставались руины. Наш командир говорил: «Мы в первую очередь должны восстановить железную дорогу. И строительный материал, и хлеб, и оружие, и боеприпасы доставляются по железной дороге. На ней держится всё». И мы трудились не покладая рук.

На войне каждая весточка от родных. — большой праздник. Узнаёшь новости о доме, как будто сам побываешь в селе. Письмо перечитываешь по многу раз. И усталости не чувствуешь, кажется, такой, как всегда.

Но вот следующее письмо Садап меня огорчило. Украли нашего серого ослика. Увели ночью из загона. Жена писала, что слышали шум, но выйти побоялись. Я тогда подумал: выколоть бы глаза тому, кто украл у беспомощных их единственную опору.

Мы купили его когда-то у погонщика верблюдов. Ослик наш был очень выносливым. На нём возили дрога, тяжёлые кувшины с водой из Чонгур-яба, нужен он был и для молотьбы. А в то время в хозяйстве без осла никак нельзя было обойтись. Что же теперь делать? И я написал в письме, чтобы продали корову и купили осла. Однако корову продавать не пришлось. Керим, услышав о несчастье, привёл своего. Сколько его ни убеждали: «Керим, ведь у тебя большая семья, он тебе самому пригодится», не слушал. «Я перебьюсь, а если вернёте, обижусь, — отвечал он. Когда говорят «обижусь», назад подарок возвращать нельзя ведь. Этот обычай существует у нас испокон веков. Так мои домашние вновь приобрели осла. И опять, как видишь, в самую трудную минуту помог Керим.

Письма Садап… Я их берёг в старом потёртом чемодане, как самое большое сокровище. Эти письма я не мог рвать. В них были Садап, мать, Керим, родное седо… В очередном послании из дому я узнал вот о чём.