Женитьба Кевонгов

— Мы люди Ых-мифа.
Мы люди добра.
И, в путь отправляясь,
Несем мы добро.
Гостей принимаем,
Как братьев родных,
Врагов мы совсем
Не желаем иметь.
Совсем не желаем,
Совсем не желаем,
Совсем не желаем,
Чтоб были враги.
Э-э-э-э-э!
Э-э-э-э-э!
Мы люди Ых-мифа,
Мы люди добра.
Но в мире не все
Из добра состоит.
И духами злыми
Наполнен наш мир.
Преследуют духи
Нас всюду в лесу.
От них даже дома
Спасения нет.
Э-э-э-э-э!
Э-э-э-э-э!
Издавна славен род трех братьев,
Славен мужьями, мужьями храбрыми.
Род наш издавна бьется с духами,
Битву ведем мы издавна с духами.
Слушай о подвиге сына трех братьев,
Младшего сына, Пулкином что звали.
Был босоног и ходил он в лохмотьях.
Был неумыт, непричесан, голодный.
Был на охоту не очень удачлив,
И на рыбалку не очень удачлив.
Э-э-э-э-э!
Э-э-э-э-э!
Ночью осеннею, темною ночью
Взлаяли робко собаки на привязи.
То ли продрогли от ветра промозглого,
То ли хозяин забыл покормить их.
Только услышали старые люди:
Взлаяли робко собаки на привязи.
Э-э-э-э-э!
Э-э-э-э-э!
Может быть, путник с далекого стойбища
С доброю вестью иль с вестью-бедою
В трудной дороге своей припозднился,
С добрым намереньем к людям явился.
Вышел на лай самый древний охотник,
Вышел без шапки, согбенный и тихий.
Взлаяли громче собаки на привязи.
Взвизгнула сука, как будто ударили
Палкой увесистой по голове ее.
Взвизгнула сука, и лай прекратился.
Будто собак в конуру отпустили,
Где им тепло и сухая подстилка,
Или как будто хозяин явился,
Дал им похлебку из жирной нерпячины.
Э-э-э-э-э!
Э-э-э-э-э!
Вышел на лай самый древний охотник,
Вышел без шапки, согбенный и тихий.
Взвизгнула сука, и лай прекратился.
Стало вокруг настороженно тихо.
Вышел под небо рыбак седовласый,
Вышел узнать, что случилось с охотником.
Вышел. Но он тишины не нарушил.
Не разрешил он сомнений опасливых.
Э-э-э-э-э!
Э-э-э-э-э!
Вышли под небо и не возвернулися,
Оба согбенные и седовласые.
Вот уж заря свои крылья раскинула —
Только зазря ожидали их люди.
Э-э-э-э-э!
Э-э-э-э-э!
Вместе с рассветом увидели люди:
Кто-то изрыл своим следом когтистым
Землю у дома. Собак словно не было —
Треплет обрывки от привязей ветром.
Э-э-э-э-э!
Э-э-э-э-э!
Старый шаман, родовой всемогущий,
Тут же скликал стариков седовласых,
Тут же скликал он мужей с крепким сердцем,
Юношей он пригласил крепконогих.
Жертвенный жаркий огонь трехъязыкий
Вспыхнул мгновенно, треща, разгораясь.
Лучшего в стойбище пса желтомастого
Духу великому в жертву отдали.
Э-э-э-э-э!
Э-э-э-э-э!
Долго просил наш шаман добрых духов.
Долго плясал наш шаман всемогущий,
В изнеможении падал не раз он.
Вспененный рот издает только храпы.
Жертвенный гаснет костер, иссякая,
В людях надежда, как жар, иссякает.
Люди притихли. Беда не минует их.
Э-э-э-э-э!
Э-э-э-э-э!
Вихрем неудержным и непокорным
Вышел туда, где огонь иссякает,
К людям, в чьих душах надежда погасла,
Парень невидный, Пулкином что звали.
Был босоног и ходил он в лохмотьях,
Был неумыт, непричесан, голодный.
Был на охоту не очень удачлив,
И на рыбалку не очень удачлив.
Парень как парень, ничем не приметный.
Только глаза словно угли горели.
В гневе великом был неузнаваем,
Был он в бесстрашии черным, как туча.
Э-э-э-э-э!
Э-э-э-э-э!
Стрелами люди его снарядили,
Лук ему дали из уса китового,
Дали копье с костяным наконечником.
Молча в дорогу его проводили.
Э-э-э-э-э!
Э-э-э-э-э!
В два перевала дорога лежала.
Только на третьем догнал Злого духа.
Шел не спеша он в обличье медведя,
Шел он ленивою, сытой походкой.
Наш человек заорал что есть силы,
Крикнул угрозу, копьем потрясая,
Только на это медведь не ответил:
Он не пристал, не прибавил он ходу.
Крикнул Пулкин, заорал что есть силы,
Выругал духа словами последними.
Дух заревел, оскорбленный смертельно,
В гневе великом пошел в нападенье.
Выпустил парень стрелу оперенную —
Лапой, как муху, медведь отмахнул ее,
Прыгнул медведь и присел, устрашая.
В грудь ему парень копье направляет.
Глухо взревел тут медведь разъяренный,
В сильном прыжке он вознес свое тело.
Парень не дрогнул: движением точным
Брюхо вспорол костяным наконечником.
Парень копьем уж нащупывал сердце.
Думал уже о своем возвращении,
К стойбищу мыслями лишь прикоснулся —
Хрустнуло древко в зубах у медведя.
Хрустнуло, словно соломка сухая.
Сердце Пулкина застыло мгновенно,
Руки отнялись, и ноги отнялись.
Лапой могучей предсмертным ударом
Бросил медведь человека на камни.
Сам растянулся в агонии длинной
И бездыханно застыл на каменьях.
Ветер по сопке к Пулкину спустился,
Лба его влажной ладонью коснулся.
Небо увидев и солнце увидев,
Силы собрал, закричал человек наш.
Э-э-э-э-э!
Э-э-э-э-э!
Клич через два перевала пронесся,
Людям сказал о победе великой.
Вышли в дорогу мужчины и юноши.
С песнями, с плясками вышли в дорогу.
Но ликование длилось недолго —
В два перевала оно продолжалось.
И на подъеме, скалистом и диком,
Долго и скорбно мужчины молчали.
Тело медведя — нечистого духа —
В гневе великом они изрубили,
Мясо собакам бродячим отдали,
Сердце отдали мышам на съеденье.
Почести люди Пулкину воздали.
Сердце его в небеса улетело,
Дух его ястребом стал всемогущим,
Стал он хранителем рода трех братьев,
Э-э-э-э-э!
Э-э-э-э-э!
Э!