Женитьбы папаши Олифуса

Поэтому, едва проснувшись, я отправлялся в китайский квартал, заходил во все лавки, приценивался к веерам, фарфору, ширмам, здесь подхватывал пару китайских слов, там — пару кохинхинских, бормотал всевозможные комплименты маленьким ножкам, скрытым от меня длинными платьями, и возвращался вечером с твердым как никогда решением исполнить свой каприз и выбрать невесту среди китаянок.

В это время я встретил очаровательную малютку, торговавшую чаем; у нее был один из самых красивых магазинов в Бидондо; она привлекла меня главным образом тем, как ела рис с помощью этих маленьких вязальных спиц, какие заменяют китайским дамам вилки и ложки; это была уже не ловкость, а жонглирование; я думаю, красавица Ванли-Чинг из кокетства приказывала принести себе пилав, когда в магазине были посторонние.

Замечу мимоходом, что эти два слова — Ванли-Чинг — означают в переводе «десять тысяч лилий»; как видите, моей китаянке родители воздали должное и нарекли ее именем, соответствующим ее красоте.

Я осведомился у моего корреспондента о прекрасной китаянке; после первых же произнесенных мною слов он поднял палец к глазам и воскликнул:

«Ах вы, плутишка!»

Это означало: «Ну-ну, везет же вам: сразу отыскали именно ее; хорошо!»

Поняв это, я стал еще больше расспрашивать и узнал, что Ванли-Чинг была маленькой сироткой, ее подобрал знаменитый врач, влюбившийся в нее, когда ей было всего двенадцать лет, и женившийся на ней, хотя самому ему было шестьдесят пять. Провидению не было угодно, чтобы такой неравный брак длился долго. Три месяца спустя старичок-врач умер от болезни, которую сам не смог распознать; но он умер счастливым, потому что ни один человек не мог похвастаться, чтобы за ним так ухаживали во время болезни, как ходила за ним его юная и достойная супруга: он оставил ей все свое состояние — две или три тысячи рупий, довольно жалкое вознаграждение за самоотверженность, проявленную ею во время его болезни, и особенно за то, как горевала она о нем после его смерти.

Получив эти две или три тысячи рупий наследства, молодая вдова устроила в самом скромном квартале города маленький магазинчик вееров, который, благодаря ее уму и бережливости, вскоре начал чудесным образом процветать.

Но самым примечательным в этом скоропостижном вдовстве прекрасной Ванли-Чинг было то, что она, не слушая предложений щеголей из Бидондо, не испортив какой-нибудь неосторожностью своей репутации умницы, встречалась лишь с пожилым мандарином, другом ее мужа, который каждый день приходил вместе с ней оплакивать общую потерю. И в результате этих ежедневных визитов вдова и мандарин так привыкли плакать вместе: одна — о супруге, второй — о друге, что в одно прекрасное утро стало известно: безутешная парочка решила пожениться, чтобы впредь плакать в свое удовольствие.

Через год после смерти первого мужа Ванли-Чинг вышла замуж за мандарина; но, видимо, сделавшись неразлучными, новобрачные с утра до вечера плакали, так плакали, что пятидесятилетний мандарин стал жертвой этого потопа и через два месяца скончался.

Прекрасной Ванли-Чинг тогда было всего пятнадцать лет, и, естественно, она легче справилась с горем; несмотря на то что ей пришлось оплакивать разом и первого и второго мужа, красота ее сияла сквозь слезы ярче прежнего.

От мандарина ей осталось наследство — пятьсот или шестьсот пагод; приумножив таким образом свое состояние, она смогла перебраться в более роскошный квартал и начать новое дело. От вееров она перешла к фарфору, и вскоре прекрасную лавочницу знали во всем Бидондо.

Она сделалась такой известной, что городской судья, хорошо знавший и первого и второго мужа прекрасной Ванли-Чинг и, стало быть, способный оценить, как врач был счастлив в течение трех, а мандарин в течение двух месяцев, которые они прожили с китаянкой, вызвался ее утешить. Горе Ванли-Чинг было таким глубоким, что она считала невозможным утешиться, но судья так настаивал, что она решилась попробовать.

Свадьба состоялась через год; хоть эта отсрочка и не обязательна, Ванли-Чинг строго соблюдала приличия и ни за что на свете не пожелала бы утешиться до срока. Но судье не удалось совершенно ее утешить, поскольку спустя месяц после свадьбы он умер от несварения желудка, поев ласточкиных гнезд, на другой день после того, как унаследовал значительную сумму от дальнего родственника из Макао, и в тот самый день, когда он пригласил к обеду нескольких друзей, чтобы отпраздновать это событие.

Но перед смертью он объявил, что последний месяц был самым счастливым в его жизни. Он только-только успел получить завещанные ему деньги, и благодаря этому наследству прекрасная вдова смогла снова расширить свое дело и открыть на главной улице Бидондо великолепный чайный магазин, где я ее и увидел: она кивала головкой и ела рис.